Наш советский новояз. Маленькая энциклопедия реального социализма - [103]

(Герберт Уэллс. Россия во мгле. М., 1959. С. 39–41.)

Не могу сказать, что, прочитав это, я был шокирован. Скорее, наоборот, я испытал радостное чувство освобождения. Примерно такое же, как в ранней юности, когда прочел статьи Писарева о Пушкине. Помню, как восхитила меня тогда фраза Писарева насчет того, что к слову «женат» Пушкин знает только две рифмы: «рогат» и «халат». Да и сам тон писаревских статей — свободный, живой, насмешливый… Читая их, я наслаждался. И в то же время не могу сказать, чтобы Писареву удалось хоть в малой степени поколебать мое восхищение Пушкиным, чарующим пушкинским стихом, бесподобной онегинской строфой, восхищавшими меня пушкинскими лирическими отступлениями, любимой моей «Капитанской дочкой».

Примерно так же обстояло дело и с моим отношением к Уэллсу и Марксу.

Я с восторгом повторял фразу Уэллса: «Такая борода сама не растет…» И намерение знаменитого фантаста, вооружившись бритвой и ножницами, обрить Карла Маркса представлялось мне хотя и дерзкой, но весьма соблазнительной и даже полезной затеей… Тем более что в учебных заведениях, где нам всем довелось учиться, марксизм давно уже занял то место, какое в старых русских гимназиях занимал Закон Божий.

На эту тему было множество анекдотов. Приведу один из них:

► В медицинском институте идут госэкзамены. Экзамен по анатомии. На столе — два скелета. Председатель комиссии спрашивает студентов:

— Что вы можете сказать по этому поводу?

Гробовое молчание.

— Ну? Чему вас учили все эти 6 лет?

С задних рядов — чей-то неуверенный голос:

— Неужели Маркс и Энгельс?

Этот анекдот, как и многие другие такие же, я слышал уже в мои студенческие годы. И весело над ними смеялся. Но все это никак не поколебало (во всяком случае — тогда) самого искреннего моего почтения к основоположнику великого учения. (Про свое отношение к Марксову «Капиталу» я мог бы с чистым сердцем сказать словами Есенина: ни при какой погоде я этих книг, конечно, не читал. Но кое-что другое — «Коммунистический манифест», например, — читал с восхищением.)

Уэллс свое намерение «обрить» Марксу его роскошную бороду, то есть слегка сбить с него спесь, насколько мне известно, так и не осуществил. Руки не дошли: видно, других забот хватало.

Но «обритие» Марксовой бороды все-таки было произведено.

Вот лишь несколько примеров:

► КАРЛА-МАРЛА (БОРОДА) — Карл Маркс. Не путать с клеверным долгоносиком!..

(Томас Макловски, Мэри Кляйн, Александр Щуплов. Жаргон — энциклопедия московской тусовки. М., 1997. С. 107)

На заре советской власти, в пору расцвета ленинской монументальной пропаганды, в Москве был поставлен памятник Марксу и Энгельсу. Поскольку памятник был выполнен то ли в условной, то ли в античной манере, то есть основоположники марксизма были изображены с обнаженными торсами, а установлен он был близ Москвы-реки, в народе эту скульптурную группу стали называть — «БОРОДАТЫЕ КУПАЛЬЩИКИ».

Из анекдотов на эту тему:

► — Ой, яки мысочки! Яки на них кысочки!

— То не мысочки. То — вазочки.

— Ой, яки вазочки! Яки на них кысочки!

— То не кысочки. То — Карлы Марксы.

Ну, и в заключение — частушка, в которой отчасти выразилось отношение нашего народа к марксизму, который не догма, а руководство к действию:

Я в Москве остановлюсь

И на Фурцевой женюсь.

Буду щупать сиськи я

Самые марксиськие.

Мы рождены, чтоб сказку сделать былью

Ставшая одним из популярных клише советского новояза строка песни композитора Ю. Хайта «Все выше» («Авиа-марш»), Автор текста — Павел Герман.

Песня возникла в начале 20-х, но оставалась одной из самых популярных советских песен и на протяжении последующих десятилетий.

Уже в 30-е и 40-е некоторые ее строки («Нам разум дал стальные руки-крылья, а вместо сердца пламенный мотор») воспринимались иронически. Сплошь и рядом можно было услышать насмешливое: «У тебя вместо сердца пламенный мотор». А первая строка породила множество «антисоветских» (по тогдашней терминологии) анекдотов, самым распространенным из которых был такой, относящийся к временам «ежовщины»:

► — Как жизнь?

— Как в сказке. С каждой страницей все страшнее.

Но самый знаменитый иронический перифраз этой языковой формулы родился позже — в конце 60-х, начале 70-х:

Мы рождены, чтоб Кафку сделать былью.

По одной версии, автором этой жутковатой остроты был Вагрик Акопович Бахчанян, по другой — Зиновий Самойлович Паперный.

Мы будем и впредь

В марте 1966-го открылся XXIII съезд КПСС. Это был первый партийный съезд после снятия Хрущева, и некоторые наивные люди, на что-то еще надеявшиеся, с интересом ждали новых важных государственных решений. (Поговаривали о каких-то экономических реформах, предлагаемых тогдашним премьером Косыгиным.)

И вот в это самое время пришел к нам в гости старый наш друг — поэт Борис Заходер. Пришел чуть ли не прямо с поезда: только что приехал из Ялты.

— Ну, что слыхать? — спросил он, после того как мы обменялись первыми приветствиями. — Что там у них на съезде?.. Я, правда, на вокзале — по радио — услышал одну фразу. Даже полфразы. И все понял. Так что ничего нового вы мне, наверно, уже не сообщите.

— И какая же, Боря, это была фраза? — с интересом спросил я, не представляя себе, как по одной случайно услышанной даже не фразе, а полуфразе ему удалось сразу понять, чего нам всем надо ждать от этого их съезда.