Наш советский новояз. Маленькая энциклопедия реального социализма - [101]

(«Литературная газета», 1984, 7 марта)

И даже на совсем уже бытовом уровне, скажем, по ходу игры в преферанс или в шахматы, в ответ на реплику партнера или болельщика, что по теории так ходить не принято, могла последовать та же классическая реплика.

В таком контексте уже слегка различим был легкий оттенок иронии по отношению к священному тексту. Во всяком случае, это было уже некоторое снижение его официального пафоса.

Но и произнесенная вполне всерьез, не в каком-нибудь там переносном, а в самом прямом смысле, эта формула тоже могла принять юмористическую окраску, поскольку рядовой советский человек интерпретировал ее весьма своеобразно и применял к ситуациям самым неожиданным.

В 1942 году я и девочка, в которую я был влюблен, вступали в комсомол.

Мой отец — беспартийный бог знает с какого года, как выразился об одном из своих героев Михаил Михайлович Зощенко, — вряд ли мог быть в восторге от этого моего поступка. Но своего отношения к нему никак не выразил. А мать девочки, в которую я был влюблен, которая в отличие от моего отца была не только коммунистом с солидным партийным стажем, но даже партработником (заведовала парткабинетом в горкоме партии), отнеслась к решению дочери резко отрицательно. И выразила это со всей большевистской откровенностью.

— Ты что, с ума сошла? — сказала она ей. — Не понимаешь, какое сейчас время? Ведь по комсомольскому набору тебя могут мобилизовать в ремесленное училище!

Этими словами моей будущей тещи (тещей моей, правда, она стала не скоро: девять лет спустя) я был возмущен до глубины души. И это свое возмущение тогда же ей и высказал.

Я сказал ей, что никак не ожидал услышать от члена партии такие обывательские, мещанские речи. Идет великая война с фашизмом, и мы все как один должны быть готовы по первому зову пойти не то что в ремесленное училище, но если понадобится, то и на фронт. И кому-кому, как не ей, партийному работнику, должно быть известно, что общественное должно быть выше личного. Это азбука марксизма!

И тут моя будущая теща высказалась.

— Марксизм не догма, — назидательно произнесла она, — а руководство к действию.

Под действием она в данном случае, вероятно, подразумевала как раз свой родительский запрет на решение своей неразумной дочери в столь неподобающий момент вступить в ряды ВЛКСМ.

Мне было тогда пятнадцать лет, и мои представления о марксизме, как вы, наверно, уже поняли, были более чем приблизительны. Но их хватило на то, чтобы оценить это высказывание моей будущей тещи как проявление вопиющей — и не только политической — безграмотности.

Я отнесся к этой ее реплике примерно так же, как к словам нашего соседа по коммунальной квартире, старого большевика Ивана Ивановича Рощина, который в ответ на мое замечание, что среди нынешних коммунистов совсем уже не осталось идеалистов, то есть людей, для которых превыше всего была бы идея, важно ответил: «А мы никогда и не скрывали, что мы — материалисты», — смешав материализм как философскую категорию с умением ценить материю (мануфактуру) и разные другие житейские блага.

Итак, с высоты своих пятнадцати лет я посмеялся над безграмотностью моей будущей тещи. Но много лет спустя мне вдруг открылось, что теща-то была права! Во всяком случае, я убедился, что безграмотная моя теща была тогда куда ближе, чем я, к истинному пониманию — если не марксизма, то — Маркса.

Убедился я в этом, когда прочел весьма примечательное письмо Карла Маркса Полю Лафаргу, выразившему намерение жениться на дочери Маркса Лауре:

► Прежде чем окончательно определить Ваши отношения с Лаурой, мне необходимо иметь полную ясность о Вашем материальном положении… Я не ставил этого вопроса, так как, по моему мнению, проявить инициативу в этом отношении следовало Вам… Те сведения, которых я не искал, но которые получил помимо своего желания, вовсе не успокоительны… Наблюдение убедило меня в том, что Вы по природе не труженик, несмотря на приступы лихорадочной активности и добрую волю. В этих условиях Вы будете нуждаться в поддержке со стороны, чтобы начать жизнь с моей дочерью. Что касается Вашей семьи, о ней я ничего не знаю. Предположим, что она обладает известным достатком, это не свидетельствует еще о готовности с ее стороны нести жертвы ради Вас. Я не знаю даже, какими глазами она смотрит на проектируемый Вами брак. Мне необходимы, повторяю, положительные разъяснения по всем этим пунктам…

Чтобы предупредить всякое ложное истолкование этого письма, заявляю Вам, что если бы Вы захотели вступить в брак сегодня же, — этого не случилось бы. Моя дочь отказала бы Вам. Я лично протестовал бы…

Я хотел бы, чтобы это письмо осталось тайной между нами двумя…

Ваш Карл Маркс.

(Письмо Полю Лафаргу. Лондон, 13 августа 1866 г.)

В теории Маркс, как мы знаем, был коммунистом, следовательно, искренним и последовательным сторонником женской эмансипации, может быть, даже — защитником свободной любви. Во всяком случае, он был сторонником полной независимости любящих друг друга мужчины и женщины от золотых цепей низменных материальных интересов, от всех этих мерзостей пошлого буржуазного брака (условий о приданом, о материальной обеспеченности будущих молодых супругов и проч.). На практике же, когда дело шло о предполагаемом замужестве его любимой дочери, он, как видим, вел себя совершенно иначе. Не погнушался даже потребовать от жениха «разъяснений по всем пунктам», в том числе и насчет того, обладает ли его семья «известным достатком» и готова ли она нести ради него какие-либо материальные жертвы. Он даже счел нужным предупредить влюбленного юношу (в самом начале того же письма), что, если тот окажется «не в силах проявлять свою любовь в форме, соответствующей лондонскому меридиану», ему придется «покориться необходимости любить на расстоянии».