Наш Артем - [68]

Но он опять задумался, вспомнил о письме, о китайских проблемах, а Наседкину не терпится, ведь Артем видит, что Владимиру Николаевичу хочется перебраться в квартиру Саньки-кочегара. Что же, нужно пойти поглядеть, может быть, и стоит. Надо же познакомиться и с новыми соотечественниками.

Квартира понравилась. Две больших комнаты, кухня с плитой, в которую вмазан котел, отдельный вход, полдюжины матрацев, оставшихся от прежних жильцов.

В тот вечер Артем, Наседкин, а с ними и Евгений с Щербаковым перебрались на новое местожительство и, кажется, первую ночь за все время пребывания в Шанхае спали сном праведников и чуть было не проспали работу.

В этот день Артем постарался поскорее развезти хлеб, он спешил в порт — хотелось разыскать моряков, с которыми недавно познакомился. Они сбежали с русского парохода, ну и конечно же бедствовали, не имея ни работы, ни пристанища. Но компания подходящая: Семен (фамилию его Артем не знал, да и кто тут спрашивает фамилии, ведь и он сам живет под фамилией Андреев — просто переделал отчество), финн Ларсен и двое латышей. Он пригласит их в коммуну. Сыщется и какая-нибудь работа.

Припортовая часть Шанхая — беспорядочное скопище кабаков и притонов. Здесь грабят днем и ночью, и каждый день на задворках портовых складов, в вонючих сточных канавах находят трупы. Содержатели притонов — проходимцы со всего света. Они не живут в сеттльменте — они разбойники рангом пониже тех, кто под благочестивый вой миссионеров грабит Китай по-крупному. Эти грабят одиночек, доверчивых матросов, соскучившихся в море по радостям земного бытия. Притонодержатели и кабатчики — шайка сплоченная, тут действует один закон — закон ножа. Опиекурильни разместились ближе к городской стене — они последний бастион на пути в город. И редко корабельный люд добредет до Шанхая, его оберут до нитки в порту.

Артем теперь частый гость в порту. Правда, не всякий раз, когда он приходит к причалам, там стоят русские пароходы. Пассажирские следуют по расписанию, для грузовых же расписаний нет. А именно грузовые более всего и интересуют Артема. Как правило, почти с каждого прибывающего грузовика или сбегают матросы, или ускользают «зайцы». Артем хорошо знаком с бытующими здесь нравами. У дверей каждого притона стоят зазывалы. Они безошибочно определяют национальность матросов и на их родном языке приглашают зайти в притон, суля все радости. Редко какой моряк устоит от соблазна. Из притона его выкидывают без гроша в кармане, а часто и полураздетым. Куда потом деваться бедолагам? Им никто не поможет, никто не накормит, им самим не найти работы. Голодные, злые, они рыскают по портовым кварталам, доведенные до отчаяния занимаются грабежом, гибнут в поножовщине. А ведь они убежали с судна в поисках человеческого существования, в поисках работы, которая может их прокормить. Жертвами кабаков становятся и те моряки, кто просто выбрался во время короткой стоянки на сушу, чтобы по глазеть на чужие города, купить родным заморские подарки.

Бездомных, беглых Артем приводил в коммуну, кормил, с другими моряками проводил все свободное время, показывал Шанхай, который успел хорошо изучить за эти месяцы, водил по магазинам и каждого выспрашивал о том, что делается на родине.

Коммуна росла. В двух комнатах стало тесно, и Артем снял целый «особняк» — китайский двухэтажный домик, в котором имелось четыре комнаты.

У коммуны общий котел, и Саня-кочегар охотно сменил свою профессию на повара. Саша поступил на работу в колбасную, и коммунары с удовольствием уплетали всевозможные обрезки, из костей варили отличнейшие супы и студни. Щербаков и Евгений по-прежнему трудились в пекарне и, конечно же, коммуна не сидела без хлеба.

Их уже много. И все трудней и трудней подыскивать для вновь прибывших работу. Но Артему это удается, он успел познакомиться с дельцами, содержателями мелких лавочек и мастерских, и работа, хотя часто только за харчи, находилась.

Популярность Артема в шанхайском порту росла день ото дня. Но была у этой популярности и оборотная сторона. Содержатели кабаков и притонов возненавидели Артема, считали его своим врагом номер один и готовы были учинить над ним физическую расправу. Им ли привыкать?!

На днях Наседкин прибежал домой бледный, потный, долго не мог отдышаться, долго не отвечал на расспросы коммунаров о том, что стряслось, и потом поведал: шел он в порт, думал о чем-то своем, и вдруг до-, рогу ему преградила какая-то препротивная рожа — рыжие бакенбарды, матросская куртка из недубленой кожи, широченный матросский клеш — этакий морской бродяга, а на деле — наемный бандюга, вышибала в одном из притонов. Схватил Наседкина за рукав и прошипел в ухо: «Скажи Андрееву, если он будет матросов от наших заведений отваживать — ему конец». Толкнул и куда-то исчез.

Что ж, не впервой Артему грозят физической расправой, да вот жив пока.

Сумерки надвинулись на берег как-то сразу, словно их прибило морской волной. В порту зажглись огни, засветились они и в море: топовые фонарики стоящих на внешнем рейде кораблей, как причудливые созвездия. Из открытых дверей кабаков потянуло запахами жареного мяса, пряностями, гнилью. Где-то нестройно, с выкриками, с отборной бранью, пытались наладить хор простуженных, пропитых мужских глоток, с моря доносились заунывные звуки ревуна на портовом маяке.