Наш Артем - [3]

Делегация не собиралась здесь задерживаться, а застряла на две недели по милости правителей Англии и Норвегии, которые делали все возможное, чтобы затруднить советским представителям доступ в Европу. Артем помнит, что настроение у него и его подопечных было скверное. Он так и написал в Москву. И тогда пришло решение — прорываться в Европу «нахрапом». Кое-как раздобыли уголь и доплыли до норвежского порта Тронхейм. А оттуда поездом в Христианию[1]. Неделя в столице Норвегии запомнилась ему как один долгий-долгий митинг. А потом их прямо выперли из страны.

Маленький пароходик с красным флагом на рее как тореадор ярил империалистических быков. Они, например, не выпустили делегацию на берег в Гамбурге. И все же Артему удалось поговорить с рабочими Франкфурта, Эссена, Хемница, Берлина. Помнится, он тогда написал домой: «…Я чувствую себя, как свободный негр, приехавший в страну, где его черные братья — рабы». Именно так он себя и чувствовал за рубежом…

Когда аэровагон замер у земляного перрона, грянул оркестр — Артем рассмеялся и даже похлопал в ладоши. Видно, оркестранты прибыли на вокзал задолго до подхода вагона, на жаре их сморило и, спасаясь от нее, они улеглись в чахлую, подпаленную солнцем траву крошечного скверика, вся растительность которого состояла из жидких кустов желтой акации. Акация отбрасывала прореженную тень, которая к полудню была и вовсе незаметна. В общем проспал оркестр торжественный миг прибытия, не успел выскочить и встретить на перроне, поэтому первые такты звучали вразнобой.

Организаторы встречи запланировали митинг с приветственными речами, но Артем поумерил их пыл. Он-то знал, что на обратном пути, в Туле, они должны присутствовать на торжественном заседании горсовета, вот там будут много говорить и тульские ораторы, и гости. Время дорого, и Артем попросил хозяев провести гостей прямо к шахтам. Шахтам? Это, конечно, громко сказано.

Всю гражданскую войну здесь, под Тулой, уголь почти не добывался. Впрочем, в этом, 1921 году по всей стране добыто всего около 8 миллионов тонн. А наступит осень, начнется зима, и добыча резко упадет. Здесь, в Подмосковье, богатые залежи бурого угля, но никто толком до революции разработкой их не занимался, так, кустарничали понемногу.

Во время гражданской войны сюда, под Тулу, дошли деникинцы. Перед их приходом (а они так и не пробились к Туле) некоторые шахты были затоплены, шахтеры ушли в Красную Армию, и даже сегодня многих из них неведомо где носит лихая военная судьбина.

Пока Артем предавался этим невеселым мыслям, шахтеры разобрали гостей «по рукам». То тут, то там, у шахтоуправления, у невысоких терриконов собираются кучки людей, слышны отдельные слова и усердно работают руки. Артему сразу вспомнилась встреча с летчиками, только что вернувшимися из боя под Ростовом. Они, конечно, были возбуждены, о чем-то спорили, но их речь не отличалась многословием, зато ладони выделывали какие-то немыслимые выкрутасы, и, следуя за полетом ладони, летчики юлой кружились на месте, приседали, чуть ли не исполняли сальто-мортале.

А вот почему шахтеры размахались руками? Но Артем не успел задаться вопросом, ответ-то был ясен — ведь они не знают языка гостей, а гости не знают русского, вот и торжествует «кинетическая речь», как у глухонемых.

Но, как выяснилось, и хозяева, и гости превосходно понимают друг друга. Да и как не понять, ведь и те, и другие — горняки.

Когда спускались в забой, шахтный колодец оглашался разноязычными восклицаниями и единым на всех языках смехом. Конечно, показывать в подмосковных шахтах углекопам из Австралии нечего. Да они и сами это понимают. Для них не шахты главное — люди.

А советские люди им понравились, несмотря на то, что буквально на каждом шагу ставили своих гостей в тупик. Они не очень-то верили, что начальник всех шахт — сам бывший отбойщик, и, когда выдается свободная минута, он сбегает из своего управленческого кабинета, натягивает шахтерскую робу, берет фонарь, кирку — и в забой.

Дома и домишки шахтеров, покосившиеся, неухоженные, такие неприветливые снаружи, внутри были полны уюта, гостеприимства, какой-то особой душевной теплоты.

Шахтерские жены постарались. Где уж они в этот лютый, голодный год раздобыли сало, яйца, муку для пирогов, откуда на столах появились маринованные грибы — это их тайна.

Застолье грозило затянуться, Артем чувствовал, что уже устал. На его долю выпала нелегкая миссия переводчика. А ведь впереди еще очень трудный день в Туле.

Прощались с гостеприимными хозяевами по-русски. Трижды лобызались, долго трясли руки, американцы традиционно хлопали хозяев по плечу.

К Туле подъезжали в самое полуденное пекло. От раскаленных камней лучилось тепло, было душно и очень хотелось пить.

С Упы тянуло теплой сыростью, и над Тулой витало легкое марево.

Улицы города в дымке казались узкими и длинными, уходящими куда-то за горизонт.

Старенький, чахоточный автобус, дребезжа и подвывая, повез гостей в городской театр, куда уже стекались депутаты горсовета, гости с фабрик и заводов. Тульский кремль с его пятью сторожевыми башнями напоминал о древней истории города, начала которой не знали и ученые, о битвах, некогда гремевших здесь, и, как ни странно, о тульских всемирно известных самоварах и пряниках, на которых неизменно красовалось изображение кремля.