Нарисуем - [11]

Шрифт
Интервал

— К маме надо зайти, — озабоченно произнес я. — За вещичками.

И успокоился. Вроде бы и правду сказал. Но все равно это — версия. Управляемая. Ведь не за вещичками же я на самом деле иду. А зачем? А за тем, что получится. Полная свобода! В ликовании шел! Могу так, а могу — этак. Счастье! Во дворик зашел. Сел на дряхлой скамейке у сараев, в невидимом из наших окон углу двора, окруженный со всех сторон зарослями полыни. Солнышко накаляет лицо. Раскинулся на скамейке в блаженстве… Во!

Сколько же я хожу в этот дом? Когда еще бабушка тут жила. Вот о бабушке мы сейчас и поплачем. Последний раз я ее видел именно здесь — шел через двор, и она весело махала мне из окна. С этого узорно-кирпичного флигеля и началась для меня Москва. А без нее жизнь была бы неполной, по-ленинградски скукоженной. Все самое важное — в Москве, тут я, в одиночестве, определял себя. Помню, я приезжал сюда еще школьником — вырваться из мучившей меня школьной, а потом и домашней жизни, где ссорились и расходились мать с отцом. А тут — тишина. Залитый солнцем пустой двор, потом вдруг звуки рояля и рулады знаменитого тенора из соседнего окна. Это не нарушало моего блаженства, напротив, усиливало его. Потом приходила бабушка с рынка, всегда радостная, оживленная… вот человек! “Чего я тебе принесла-а-а!” Стол посреди комнаты, вся мебель в полотняных салфетках с вышивкой, по краям с так называемой “мережкой”. На диване упругие, с бодро торчащими “ушами” маленькие подушечки с яркими ромбами, вышитыми “болгарским крестом”. Бабушка уходит на кухню — “готовить сюрприз”, и я снова в солнечной тишине. Рай! Увы, утраченный — бабушки тут больше нет. Вот о бабушке мы сейчас и поплачем — я сладостно чувствовал восходящие слезы. Закинул лицо… и они потекли едкими извилистыми тропинками.

Ну? Зайти?.. Нет. Увязну! Работа ждет. Душою чуть прикоснулся — и пошел. А вещи мои…


Отлично отдохнул! И как верно все просчитал. Бодрый, я возвращался к Пеке — чувствую, сил с ним нужно будет еще немало.

— Откуда это ты такой счастливый? — Он завистливо пригляделся.

— Есть места! — проговорил я таинственно.

Пусть не надеется, что съест меня целиком. Скорее я его съем.

— Ну, придумал что-то толковое? — резко спросил его.

— А чаво?

— С тобой все ясно… Глубокий, освежающий сон.

И снова стук в дверку — я уже начал дремать.

Комендантша, кажется, не потеряла надежд.

— Вас к телефону.

— Иду.

Кандидатура Пеки даже не возникала.

— Алло!

— Алло, — дрожащий голос Инны в трубке. — Так вы подумали над моим предложением?

Писать книгу… якобы.

— Конечно!

Хотя, если честно — забыл.

— Папа уехал в командировку… поэтому сможем обстоятельно поговорить.

Голос дрожащий, но характер решительный. Быка за рога.

— Сейчас?

— Да.

А как же Пека? Мораль? А как же сценарий?! Сценарий-то глохнет, в тупике! И любовный треугольник — единственная возможность его спасти. Даже советские производственные фильмы без этого не обходились, иначе бы их никто не смотрел. Принесу себя в жертву! В треугольнике скромно отведу себе роль тупого угла. А как моя молодая семья? Сдюжит? Должна! И, главное, решать надо мгновенно — это и называется: вдохновение. Нарисуем!

— Иду!

Заглянул в конуру.

— Тетя неважно себя чувствует.

Да простит меня Бог. А насчет правды… Пека в моих мемуарах ее прочтет.


— А вы действительно о книге думали? — улыбнулась она. В фортку дул ветерок, холодил спину.

— Бе… ме… — Я не знал, что ответить. Сказать “да” — проявить алчность: желание нажиться, используя чувства. Но мне приятнее было бы — “да”. На самом деле я действительно на книгу рассчитывал. Думал: может, я действительно хорошо пишу? А взамен получил… Тоже неплохо. Но зачем она о лучшем издательстве говорила? Лишняя деталь.

Сказать: о книге я и не думал — лирично. Скажу.

— Нет, конечно, — сказал я лирично. Тем более — цинизм я уже только что проявил. Меня же мой друг сюда привел… сватом. А я оказался кем?.. Ничего! Сценарий рассудит.

— К сожалению, должен идти. — Я поднялся.

Сценарий не ждет! Срочно записать надо, пока не забыл, как все было. Точнее, как все должно быть. При ней записывать неудобно, тем более — не совсем совпадает, добавлю кое-что.

— Папа приедет лишь послезавтра, — с долей обиды проговорила она.

— Да, да, конечно. — Я направился к выходу. Когда манит труд — меня не остановишь.

— Другу своему вы, конечно, скажете, — усмехнулась она.

Все-таки остановила! Как-то перевернулось все. Специально, что ли, приманила меня, чтобы Пеку взъярить? Да, роль тупого угла я себе правильно наметил. Так это их, выходит, сценарий? Играют мной?

— Нет, ты мне действительно очень понравился! — взъерошила мне волосы… Лишняя деталь.


Моя роль в сценарии — получать синяки. Единственное, о чем я думал, вползая в каморку: под левый глаз или правый — как больше к лицу? Но Пека был неожиданно тих.

— Ну, не буду тебе мешать, — произнес он кротко и пополз к выходу.

“Где “не буду мешать”? — чуть было вслух не спросил я. — Здесь или там?”

Но неловко, при такой его кротости, еще и детали выяснять.

— Ты куда?

Вот это более правильная форма вопроса.

— На кладбище.

— В каком смысле?

— В буквальном.

Детали я не стал уточнять — как, например, можно на кладбище попасть, минуя больницу? Главное — желание.


Еще от автора Валерий Георгиевич Попов
Довлатов

Литературная слава Сергея Довлатова имеет недлинную историю: много лет он не мог пробиться к читателю со своими смешными и грустными произведениями, нарушающими все законы соцреализма. Выход в России первых довлатовских книг совпал с безвременной смертью их автора в далеком Нью-Йорке.Сегодня его творчество не только завоевало любовь миллионов читателей, но и привлекает внимание ученых-литературоведов, ценящих в нем отточенный стиль, лаконичность, глубину осмысления жизни при внешней простоте.Первая биография Довлатова в серии "ЖЗЛ" написана его давним знакомым, известным петербургским писателем Валерием Поповым.Соединяя личные впечатления с воспоминаниями родных и друзей Довлатова, он правдиво воссоздает непростой жизненный путь своего героя, историю создания его произведений, его отношения с современниками, многие из которых, изменившись до неузнаваемости, стали персонажами его книг.


Плясать до смерти

Валерий Попов — признанный мастер, писатель петербургский и по месту жительства, и по духу, страстный поклонник Гоголя, ибо «только в нем соединяются роскошь жизни, веселье и ужас».Кто виноват, что жизнь героини очень личного, исповедального романа Попова «Плясать до смерти» так быстро оказывается у роковой черты? Наследственность? Дурное время? Или не виноват никто? Весельем преодолевается страх, юмор помогает держаться.


Зощенко

Валерий Попов, известный петербургский прозаик, представляет на суд читателей свою новую книгу в серии «ЖЗЛ», на этот раз рискнув взяться за такую сложную и по сей день остро дискуссионную тему, как судьба и творчество Михаила Зощенко (1894-1958). В отличие от прежних биографий знаменитого сатирика, сосредоточенных, как правило, на его драмах, В. Попов показывает нам человека смелого, успешного, светского, увлекавшегося многими радостями жизни и достойно переносившего свои драмы. «От хорошей жизни писателями не становятся», — утверждал Зощенко.


Грибники ходят с ножами

Издание осуществлено при финансовой поддержке Администрации Санкт-Петербурга Фото на суперобложке Павла Маркина Валерий Попов. Грибники ходят с ножами. — СПб.; Издательство «Русско-Балтийский информационный центр БЛИЦ», 1998. — 240 с. Основу книги “Грибники ходят с ножами” известного петербургского писателя составляет одноименная повесть, в которой в присущей Валерию Попову острой, гротескной манере рассказывается о жизни писателя в реформированной России, о контактах его с “хозяевами жизни” — от “комсомольской богини” до гангстера, диктующего законы рынка из-за решетки. В книгу также вошли несколько рассказов Валерия Попова. ISBN 5-86789-078-3 © В.Г.


Жизнь удалась

Р 2 П 58 Попов Валерий Георгиевич Жизнь удалась. Повесть и рассказы. Л. О. изд-ва «Советский писатель», 1981, 240 стр. Ленинградский прозаик Валерий Попов — автор нескольких книг («Южнее, чем прежде», «Нормальный ход», «Все мы не красавцы» и др.). Его повести и рассказы отличаются фантазией, юмором, острой наблюдательностью. Художник Лев Авидон © Издательство «Советский писатель», 1981 г.


Тайна темной комнаты

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Рекомендуем почитать
Я уйду с рассветом

Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.


С высоты птичьего полета

1941 год. Амстердам оккупирован нацистами. Профессор Йозеф Хельд понимает, что теперь его родной город во власти разрушительной, уничтожающей все на своем пути силы, которая не знает ни жалости, ни сострадания. И, казалось бы, Хельду ничего не остается, кроме как покорится новому режиму, переступив через себя. Сделать так, как поступает большинство, – молчаливо смириться со своей участью. Но столкнувшись с нацистским произволом, Хельд больше не может закрывать глаза. Один из его студентов, Майкл Блюм, вызвал интерес гестапо.


Три персонажа в поисках любви и бессмертия

Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с  риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.


И бывшие с ним

Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.


Терпеливый Арсений

«А все так и сложилось — как нарочно, будто подстроил кто. И жена Арсению досталась такая, что только держись. Что называется — черт подсунул. Арсений про Васену Власьевну так и говорил: нечистый сосватал. Другой бы давно сбежал куда глаза глядят, а Арсений ничего, вроде бы даже приладился как-то».


От рассвета до заката

В этой книге собраны небольшие лирические рассказы. «Ещё в раннем детстве, в деревенском моём детстве, я поняла, что можно разговаривать с деревьями, перекликаться с птицами, говорить с облаками. В самые тяжёлые минуты жизни уходила я к ним, к тому неживому, что было для меня самым живым. И теперь, когда душа моя выжжена, только к небу, деревьям и цветам могу обращаться я на равных — они поймут». Книга издана при поддержке Министерства культуры РФ и Московского союза литераторов.