Направление — Прага - [93]

Я подошел к Марко. Он отнял скрипку от подбородка и, не глядя на меня, спросил:

— Я кажусь вам странным, да? Вы, наверное, думаете, что я сумасшедший?

— Нет… Почему же? Я вас вполне понимаю, — ответил я торопливо.

— Ничего вы не понимаете. Это я уже давно заметил. Что вам неясно? Скажите прямо.

Я вытер пот со лба.

— Ну… да… Я… Вы правы… Я… не знаю, что у вас было общего с тем человеком… который похоронен здесь… Именно у вас. И вообще… почему вы такой… Почему именно вы…

— Хорошо. Подождите, я только уберу скрипку. Здесь неподалеку есть охотничий домик. Там, думаю, нам будет лучше беседовать.

Мы подошли к домику, почерневшему от времени, Марко толкнул заскрипевшую дверь и жестом предложил мне сесть за стол. Он сел сам, сразу же достал сигареты и закурил.

— Вы спрашиваете, что у меня было общего с тем человеком? — сказал он хрипловато и выпустил дым. — Почему именно я… Да… Каждый год, и всегда двадцать пятого октября, я прихожу сюда. Каждый год. Всегда вот так, один и со скрипкой… Вы спрашиваете, что общего у меня с этим человеком… Ну так слушайте!

…Небольшой отряд разведчиков капитана Воронова вошел в деревню Брезники двадцать пятого октября утром. Низкие домики с соломенными крышами выглядели покинутыми, лишенными жизни. Дома стояли целые, война никак не коснулась их, и казалось, что жители деревеньки отлучились куда-то ненадолго все сразу и могут вернуться каждую минуту. Но во дворах не квохтали куры, не мычали коровы, и лишь поэтому, пожалуй, можно было догадаться, что война дотянула свою страшную руку и сюда.

Когда отряд остановился в верхней части улицы, капитану Воронову вдруг показалось, что откуда-то доносятся звуки скрипки. Мелодия была настолько странной и необъяснимо грустной, что капитан повернулся к коренастому сержанту, осторожно шедшему в нескольких метрах от него, и подозвал его взмахом руки. Сержант бесшумно приблизился к командиру, прислушался и с минуту молчал. Да, теперь Воронов слышал явственно: из дома неслись звуки скрипки.

— По-моему, кто-то играет на скрипке, товарищ капитан, — неуверенно сказал сержант.

— Ждите здесь. Я пойду посмотрю, — сказал Воронов.

— Не ходите, товарищ капитан! А вдруг это ловушка?

— Да нет, не похоже…

— Товарищ капитан… разрешите на всякий случай бросить гранату?

— Вы что, с ума сошли?!

— Товарищ капитан! А если и вправду немцы? Если они только и ждут, что мы клюнем и откроем дверь?..

— Оставьте! И суньте-ка свои гранаты за пояс.

— Слушаюсь!

Грустная мелодия звучала то сильнее, то слабее, она неслась над покинутыми крышами и пела о радости, боли и печали. «Скрипичная соната! — пронеслось в голове удивленного капитана. — Кто же это может играть? В такой забытой богом и людьми деревушке — и вдруг скрипичная соната Бетховена?!»

— Загляну внутрь, — сказал он. — А вы будьте наготове. И прошу: никаких глупостей!

Капитан Воронов дернул дверь, и на него пахнуло запахом словацкой хаты. Главным здесь был аромат мореного дерева, пропитанного дегтем, приготовленным по-крестьянски: из древесного угля, уксуса и сосновой смолы. Капитан оказался в низких сенях и остановился, ожидая, пока глаза привыкнут к темноте; потом он различил голубоватую печь с отбитой штукатуркой, допотопную лавку и ведро — все то, что беженцы не смогли унести с собой.

Звуки скрипки, спокойные и мелодичные, были теперь совсем рядом. Кто на ней играет? Может быть, музыкант, который не пожелал покинуть свой дом? Или какой-нибудь местный учитель?

Капитан Воронов решительно толкнул дверь в комнату — на лавке у окна сидел мальчик лет двенадцати в рваненькой одежонке; на табурете перед ним лежали ноты. Увидев капитана, мальчик замер: подбородок прижимал скрипку, смычок лежал на струнах, и только взгляд выдавал его испуг. Мальчик встал, опустив скрипку вдоль бедра, и сразу стал похож на провинившегося школьника.

— Как тебя зовут? — спросил капитан.

Мальчик молчал.

— Не бойся, я тебя не обижу. Как твое имя?

— Йозеф, — тихо ответил мальчик, опуская голову.

— Йозеф, — повторил капитан. — Йозеф. Очень хорошо! А где твои родители?

Мальчик в ответ только всхлипнул.

— Они живы?

Мальчик по-прежнему молчал.

— Послушай, Йозеф. Ты давно не ел? Ам-ам… Понимаешь?

Мальчик вытащил из кармана огрызок сырой свеклы и послушно протянул его капитану. Воронов горько усмехнулся.

— Нет, мальчик, — сказал он, с жалостью глядя на него. — Ты неправильно меня понял… Ты понимаешь, что я говорю? Мы, советские солдаты, Йозеф, и хотим вам только хорошего. Но почему же ты все-таки один, без матери? Не скажешь?

Мальчик снова потупился. Тогда капитан крикнул в сени:

— Эй, сержант! Принесите-ка сюда банку-другую консервов! И хлеб!

Когда через минуту сержант вбежал в комнату с вещевым мешком в руке, он даже присвистнул от удивления.

— Ну, что вы остановились? Накормите мальчугана!

Сержант вытащил из-за голенища большой нож, открыл консервы, отрезал ломоть хлеба и протянул бутерброд парнишке.

Тот молча схватил его и жадно набросился на еду.

— Скажите лейтенанту Карпенко, пусть найдет приличное место для отдыха. Не исключено, что нам придется задержаться здесь.

— Слушаюсь!

Капитан Воронов устало опустился на лавку, еще раз взглянул на жадно глотающего куски мальчонку, и горло у него сжалось.