Направление — Прага - [42]

— Не плачь, я понимаю, что душа у тебя чехословацкая, ничего, скоро узнаешь большую новость.

— Какую же? — Люба подошла ближе.

— Тебя вызывают в штаб… А ребята твои, что ли?

Люба молча отвернулась, и вместо нее ответил Семен, встав «смирно»:

— Мои, товарищ подполковник.

— Откуда же тебе их прислали?

— В лесу нашел.

Полевой потрепал девочку по щеке, и она спряталась за Семена, украдкой оттуда выглядывая.

— А ну покажись, что ты за солдат! — И он поправил Степке пилотку. — Откуда ты?

— Из Чехословакии! — смело, как учил его Семен, отвечал Степка.

— Соскучились мы по детям, — задумчиво проговорил Полевой. — Поиграть бы с ними, а танки отправить на переплавку и наделать бы из них тракторов!

— Так-то оно так, да видите, что творится в Праге, — вздохнул Семен.

— Интересно, какой приказ везет нам командир? — проговорил Попов, стоя с ветошью в руке — он только что кончил протирать танк и глядел на подъехавшего командира.

Улыбающийся майор подхватил детей и понес их к Семену:

— Ну, Семен Степанович, думаю, что скоро вы повезете их в Прагу.

Раннее утро. Суббота. Пятое мая. Над Берлином все еще клубятся тучи дыма и пыли. Танки, преодолевая развалины, стягиваются с разных улиц к скверу. С гусениц осыпаются обломки кирпичей, комки земли с травой.

В расположение батальона Донского въезжает пыльный танк, из него вылезают трое, прогибаются в поясе, разводят руки, приседают и даже подпрыгивают, делая затем глубокие вдохи.

— Мы уж забыли, как свет божий выглядит, — сказал другу Янко, потягиваясь. — Больше двух недель смотрю на него через прицел, все вижу разделенное на клеточки. И солнце что-то нам не показывается.

— Нужен дождик, — замечает Янков друг, поднимая глаза к небу, а затем глядя на землю. — Май на дворе. Не мешало бы и пыль смыть с танков. А на деревья посмотри — все в копоти, трава почернела, будто осенью.

Янко сорвал цветок, сдул с него пыль и скоро набрал маленький букетик.

— Для кого собираешь цветы, Янко? — кричит ему майор Донской, добродушно улыбаясь.

Янко, смутившись, прячет руку с цветами за спину.

— Ну вот, ты же мужчина, к тому же партизан и танкист, воевать можешь, а преподнести девушке букетик цветов смелости не хватает? — говорит майор.

— Я хотел сказать, что через три дня у Любы знаменательная дата…

— Какая же? — поинтересовался Донской.

В замешательстве Янко сует цветы в карман.

— Ну ладно, Янко, пошли вместе, я вижу, ты совсем оробел. — И, взяв Янко под руку, он показал на Любу, как раз выходившую из автомашины связи.

Янко радостно улыбнулся: прошло больше недели после последней их встречи.

— И ничто ее не берет, все так же хороша, — подмигнул майор, — хоть не прикорнула, как и все мы.

Девушка торопливо поправила волосы, выбившиеся из-под пилотки, собираясь отдать честь, как положено, выпрямилась, вскинула руку.

— Отставить, — улыбнулся майор. — В данном случае я пришел не как командир батальона, Янко меня посылает сватом к невесте.

Люба в недоумении посмотрела на майора, но, видя его улыбку, осмелела:

— Выходит, и я могу говорить неофициально?

— Конечно, ведь и я выступаю в новой роли; к сожалению, пирогов у нас нет, да и водки тоже.

— Ой, что-то, дорогой сват, глаза у вас обоих такие, словно водку эту вы уже выпили.

— Попрошу без оскорблений, впрочем, у вас глазки не лучше наших, и тоже не от водки, честное слово! Ну, Янко, давай же цветы, не стой столбом!

Янко неловко протянул Любе букетик.

— Что празднуем? Конец войны? — воскликнула Люба.

— Пока что нет, но, думаю, и этот праздник не за горами. А вот Янко сказал, что у вас через три дня какая-то знаменательная дата, только не признался какая.

— Ой, Янко, ты не забыл!

Люба порывисто обняла Янко за шею и поцеловала, покраснев от радости.

— Ну, вижу, тут я лишний. Ухожу. — И майор повернулся.

— Нет, нет, не уходите, товарищ майор, или, как вы говорите, сват.

— Все, роль моя кончилась. Теперь спрашиваю как командир — что за дата у вас?

— Пускай Янко расскажет, товарищ майор, — проговорила Люба и перестала улыбаться.

Янко отвел глаза и, вздохнув, сказал:

— История не из веселых.

— Ладно, слушайте, — перебила его Люба, но, начав говорить, опустила глаза: — Это было еще весной сорок второго года. Я помогала партизанам, действовавшим в округе. В наш городок прибыла воинская часть. Как мы вскоре узнали, это были словаки, их расселили по домам, но наш дом стоял на краю, вблизи леса, и я очень была рада, что к нам никого из них не определили на постой! Я ненавидела их так же, как и немцев. Какая между ними была разница? Все они прибывали с одной целью.

Тем не менее солдаты приходили и к нам то за картошкой, то за яйцами, а другой раз утром мы обнаруживали, что недостает курицы. Но в остальном они вели себя дружелюбно, и народ тоже относился к ним хорошо. Когда стало ясно, что солдаты задержатся в городе, я получила от партизан задание. Погода благоприятствовала их боевым действиям, и мне поручили достать патроны и взрывчатку. Откуда — не сказали, но это и так было ясно. В городе вражеские солдаты, вот у них и бери. Подруга мне сказала, что словацкие солдаты продают и меняют на продукты мыло и табак. Я организовала девчат, и мы решили за яйца и масло достать, что нужно было партизанам. Все, что мы выменивали у солдат, прятали у нас в сарае, а уж отсюда дорожка к партизанам нашим ребятам была знакома. Продолжалось это довольно долго, но потом об этом пронюхала полиция. Немцы начали шастать по домам, искали мыло и другие вещи, но ничего не обнаружили. Тогда они послали своих людей выследить, кто из местных покупает мыло, ну, и их люди, переодетые в словацкую форму, продавали в городе кто что, предлагали и тол и понемногу втерлись в нашу организацию.