Направление — Прага - [43]

Люба помолчала.

Янко стоял, уставясь в землю, и ковырял носком сапога ямку.

— И тут к нам зачастил Янко. Куры у нас перестали пропадать, но я не хотела с ним разговаривать, хотя он помогал нам по дому. Рубил дрова, иногда и из лесу приносил дерево-другое, воду из колодца таскал, и мама очень его полюбила. Но я не верила ему, а мать корила меня, что я, дескать, должна быть ему благодарна, лучше относиться, и еще невесть что говорила. Матери всегда знают больше дочерей.

— А вы так и не догадывались, чего он к вам ходит? — пошутил майор.

— Нет, товарищ майор, я была уверена, что Янко шпионит, ни о чем другом я и думать не смела.

Люба вздохнула, посмотрела на Янко и продолжала:

— Но вот пришли и те, кого со страхом я ждала все время. Я только позднее узнала обо всем. В доверие к нашим ребятам из подпольной организации втерся один полицай по приказу немцев. Он даже и полицаем-то не был, черт его поймет, кто это был, никто его не знал. И вот этот подлец продал моей подружке тол, а сам два дня следил за ней, куда она его денет. Следы привели к нам. Дом наш окружили так быстро, что я не успела убежать. Пришли полицаи и немцы. Двое угрозами принуждали сознаться, задержав нас в кухне, остальные переворачивали дом вверх ногами. Искали долго и все же нашли в погребе килограммов пять тола. Когда его принесли в дом, тот самый, который выследил нас — он был теперь уже в форме эсэсовца, — схватил шашку тола и ударил меня по голове. — И Люба показала шрам, откинув назад волосы. — А сам при этом смеялся: «Что, больно? С чего бы? Ведь мыло мягкое!» Мать подскочила было ко мне, но этот дьявол оттолкнул ее в угол. Шашки взрывчатки мне сунули в руки, но я выпустила их, и они посыпались на пол. Меня начали хлестать ремнями, велели поднять тол и выгнали на улицу.

Когда мы оказались во дворе, я увидела Янко, он шел нам навстречу. Я не опустила глаза, а сама подумала: «Если любишь — стреляй, освободи меня!» Мы прошли мимо него, он то бледнел, то краснел, но не выстрелил и ни слова не сказал. «Трус!» — подумала я, и хорошо еще, что так презрительно на него смотрела…

— Было не совсем так, — возразил Янко. — Ты ведь хорошо знаешь, что было потом. Понимаете, товарищ майор, — продолжал он, — когда я увидел ее с толом в руках под конвоем полицаев, я понял, что один ничего не сделаю, и придумал другое. Сбегал за своими товарищами, верными ребятами, с которыми мы собирались перейти к партизанам, и все вместе мы явились в участок, куда отвели Любу. Жаль ребят, оба они погибли потом, уже в отряде. Так вот. — Янко задумался, вздохнул и покачал головой, словно сам не верил, что все получилось тогда, как он задумывал. — Понимаете, товарищ майор, когда фашисты видели, что ты поднимаешь руку и приветствуешь эту собаку Гитлера, сразу проникались к тебе доверием, да еще если ты добавлял, что «Россия — капут». Один из моих ребят объяснил по-немецки, что нас посылает офицер разведки, у которого он вестовым, просит передать ему девушку, за которой давно следит, потому что на ее совести несколько словацких солдат и ее искали по всей области. А сам предложил немцу сигареты. Сигареты немец взял, но к нам отнесся с недоверием. Потом, правда, сказал: «Ладно, забирайте, но с условием, что сообщите нам все сведения, какие получите от нее». И отпустил. Мы попросили у немца несколько кусков тола в качестве вещественного доказательства и вывели Любу из помещения. Пока мы были в поле зрения немца и полицаев, нам, естественно, было не по себе, мы боялись, что немец пойдет следом или позвонит в отдел словацкой разведки и все откроется. Поэтому мы велели Любе шагать быстрее, а когда отошли довольно далеко, я шепнул ей: «Любочка, не бойся, никто тебя не будет ни допрашивать, ни бить». Люба ничего не ответила, только головой тряхнула и пошла еще быстрей. Мы подошли к нашим казармам, и тут нас нагнали три телеги. Мы их остановили, на две нагрузили что смогли взять для партизан, на третью сели сами и айда в лес…

— Да, товарищ майор, все так и было, — кивнула Люба. — А когда мы миновали березовую рощу и остановились перед болотами, Янко с товарищами сгрузили два ящика тола, патроны, гранаты, мне же он сунул в руки пистолет: «Любочка, ты свободна! Ступай к своим партизанам, а мы пойдем к тем, с кем уже связались». Мне стало стыдно, что я все время подозревала Янко, но прошлого не вернешь, — виновато призналась Люба.

— Ничего, все поправимо, особенно теперь, когда война кончается, — серьезно сказал майор и пожал руку Янко. — Вы молодец, товарищ чехословак, настоящий рыцарь, не из сказки.

Через сквер к ним торопливо шагал вестовой из штаба. Донской настороженно поднялся, а тот, подойдя, отрапортовал:

— Товарищ майор, вас вызывает генерал-майор Зиберов, срочно.

Майор наклонился к Любе и Янко и шепнул:

— Ну, голубки, прощайтесь и собирайтесь в дорогу.

Те недоуменно переглянулись и проводили взглядом майора, удалявшегося по засыпанной осколками кирпичей улице.

В здании, где расположился штаб фронта, гул стоял как в улье. Солдаты переносили карты, спешили вестовые с донесениями, связисты тянули провода, радисты сосредоточенно сидели над аппаратами. В большом зале убирали со стола карту Берлина и тут же разворачивали новую, складывая по номерам отдельные куски, соединяя воедино реки, горы, города.