Направление — Прага - [39]

Дождь все сеялся.

Двое наобум слонялись по лесу. Напрасно искали они какое-нибудь прибежище, покинутую избушку лесорубов или хотя бы навес над кормушкой. Ян ловит себя на том, что он лязгает зубами, по телу иногда словно огонь пробегает. Он ведет жестокий внутренний бой между жаждой выйти из леса и направиться к первому попавшемуся дому и страхом, что они нарвутся на обман, ловушку, — и тогда все пропало, все усилия, страдания были напрасны.

Вайнер шагает тупо и тихо, неловко ступая на правую ногу: он уже перевязал платком стертую пятку. Его тоже трясет как в лихорадке. Вот разве что разбитое, опухшее лицо приятно холодят стекающие дождевые капли. После той драки по всему его телу разлилась изнуряющая усталость. Вихрь мыслей улегся, в отупевшем мозгу воцарилась полная апатия. Не думалось и не хотелось думать совершенно ни о чем. Рядом с ним Ян дважды спотыкался на мокрой хвое и падал. Майор останавливался и равнодушно ждал, когда он опять встанет на ноги. Безучастно наблюдал, как тяжело, не сразу он подымался с земли, и не испытывал ни малейшего желания броситься на него. Видел и камень, лежавший у его головы, достаточно было нагнуться и ударить. Вайнер этого не сделал.

Когда они обходили овражек, служивший свалкой для ближайшей деревни, у Яна подвернулась нога. Падая, он инстинктивно ухватился за майора, оба потеряли равновесие и скатились по склону к старым плиткам, кастрюлям и черепкам. Майора что-то ударило в бок, но приземлился он мягко и теперь лежал на спине; вставать не хотелось. Рядом с собой он слышал хруст стекла и хриплые ругательства Яна. Медленно, неохотно майор поднялся, увидел Яна, который стоял на одном колене, с лицом, искаженным болезненной гримасой.

— Что случилось?

— Что-то с ногой. — Ян положил руку на свою левую лодыжку.

Майор приковылял к нему и протянул руку. Ян осторожно встал, но при первом же шаге зашипел от боли и рухнул на землю.

Майор разглядывал склоны оврага, ища место, где было бы легче выбраться наверх. Его взгляд упал на несколько ступенек на сравнительно пологом склоне; по ним, видно, спускались в овражек мальчишки, чтобы выбирать среди этого барахла сокровища, которые могли бы им пригодиться.

— Давай руку, я потащу тебя за собой.

После нескольких попыток майор сдался.

Склон был все же крутой, скользкий, а Ян, не способный опираться на поврежденную ногу, слишком тяжел.

Ганс Вайнер обдумывал ситуацию. Выход был один: выбраться наверх самому, протянуть Яну сверху какую-нибудь жердь и вытащить его.

— Нет, — сказал Ян, — никуда ты один не пойдешь.

— Значит, здесь нам и подыхать?

Ян не отвечал, он был на грани отчаяния. Он чувствовал, что оказался в тупике.

— Да мне на тебя наплевать. Я пойду, и ты мне не помешаешь.

— Только через мой труп.

Но Вайнер был быстрее. Обеими руками он схватился за автомат и прижал им Яна к земле. Потом придавил поврежденную лодыжку Яна, а когда тот, парализованный болью, перестал сопротивляться, майор завладел ножом, отрезал ремень автомата и вырвал оружие у Яна из рук.

Ганс Вайнер стоял и целился ему в голову из автомата.

— Ладно, через труп так через труп.

Ян заслонил глаза предплечьем правой руки:

— Стреляй, сволочь. Стреляй, фашистская свинья!

Ганс Вайнер вынул магазин и забросил его на другой конец свалки. Потом поставил автомат на землю и несколькими ударами ноги превратил его в бесполезную железку.

— И запомни, с этой минуты я уже не твой пленник. С этим покончено.

Майор повернулся и молча выкарабкался из ямы.

«С этим покончено», — звучали в ушах у Яна слова майора. «С этим покончено», — пробормотал он вслух, глядя невидящими глазами на противоположный склон. «Все было напрасно, — удрученно думал он, — весь этот кошмар, это путешествие как в бреду, все тяготы, страдания… и главное, смерть Штефана. Я вот живу, он меня не застрелил, ну и что с того… зачем это мне? Чтобы я терзался своим бессилием, сознанием, что не оправдал доверия, что все пошло вкривь и вкось, что весь мир был против меня? Чтобы я здесь подох среди старого хлама — с чувством, что и сам я ни на что не годен, как это барахло вокруг?» В поле его зрения находилось старое тележное колесо с поломанными спицами, ржавый обод, рядом с ним прогорелая, закопченная труба и треснувший глиняный горшок, стянутый проволокой. У ног его валялся дырявый бидон, облупленная эмаль которого напоминала насмешливую рожу.

— Не скаль зубы, я еще живой, — возмутился Ян.

В эту минуту он вспомнил Павла, слова прощания, когда они покидали лагерь.

— Я еще живой, — упрямо повторил он, — у меня еще хватит сил, чтобы выбраться из этой ямы.

Он сел, осмотрел склоны оврага. Потом пополз к месту, которое показалось ему наименее крутым. Левую ногу он осторожно тащил за собой, но все равно каждое движение отзывалось дергающей болью в раненой лодыжке и вместо холода по всему телу разливался обжигающий жар. Он передвигался на четвереньках, время от времени припадая горящим лбом к мокрой холодной траве.

Нельзя ни разу поскользнуться, съехать вниз, тогда уже вряд ли найдутся силы для нового подъема. Штефан бы выкарабкался без проблем, подумал он, у него пальцы были железные. Ян ухватился за ближний кустик и уперся здоровой ногой. Подтянулся чуть выше и вдавил носок сапога в размокшую землю.