Наполеон - [17]

На мгновение в нем проснулся актёр. Он встал в позу перед зеркалом и принялся разглядывать себя. Невысокая тщедушная фигура. Землистого цвета лицо со впалыми щеками и тонкими, но чувственными губами. Глаза, загоравшиеся от воодушевления и становившиеся порой холодными и злыми. Он выглядел мальчишкой. И это был человек, собиравшийся свершить великие дела, человек, которого должна полюбить Жозефина? Он сделал движение, чтобы надеть генеральскую треуголку. Нет. Позже. Он подошёл к шнурку звонка и дал генералам сигнал войти.

Они вошли — трое мужчин, двое из которых были значительно крупнее его. Один из них, Ожеро, был настоящим великаном с огромным, крючковатым, как клюв хищной птицы, носом. По их небрежному приветствию он понял, что в прихожей эти трое только что подшучивали над ним. Для них, генералов с блестящей репутацией, это было уж слишком: им предлагали тащить на буксире этого маленького парижского интригана и на ходу обучать его военному делу.

Он знал о них всё. Только один мог считаться порядочным человеком, бывший граф Серюрье, высокий, с мрачным лицом, обезображенным шрамом, с массивным, тяжёлым подбородком. Его челюсть была прострелена пулей из мушкета ещё раньше, чем главнокомандующий родился на свет. Ему было теперь пятьдесят четыре года. Надёжный солдат, практик старой школы, унаследовавший всё, что мог, из дореволюционных порядков. Двое других — авантюристы из плебеев, выдвинувшиеся в дни Революции. Карьера Ожеро походила на историю из сказок «Тысячи и одной ночи». Прекрасный наездник и лучший фехтовальщик отборного кавалерийского полка, он, убив ударившего его офицера, спасся бегством и стал сержантом в русской армии, воевавшей с турками. Потом он пробрался в Пруссию, где завербовался в знаменитую гвардию Фридриха Великого, откуда вскоре дезертировал и зарабатывал себе на жизнь, давая уроки фехтования в Дрездене. Попав под амнистию в связи с рождением наследника престола, он вернулся во французскую армию и стал членом французской военной миссии в Неаполитанском королевстве. Затем Ожеро бежал с прекрасной молодой гречанкой в Лиссабон и вернулся во Францию только в 1790 году. Здесь он получил звание капитана, а в Вандее и на Пиренеях в 1793-м дослужился до дивизионного генерала. Богатая приключениями жизнь для тридцативосьмилетнего мужчины... Стоявший рядом с ним Массена — худой, с хитрым выражением лица, волчьим профилем и носом почти таким же длинным, как у Ожеро, — тоже был солдатом старой армии. Родившийся в Ницце и начавший карьеру юнгой, после четырнадцати лет службы он ушёл в отставку, чтобы стать контрабандистом, а то и пиратом, но с начала Революции записался на сверхсрочную службу, что дало ему возможность быстро продвинуться до дивизионного генерала. Все знали, что он не любил никого и ничего, кроме денег и женщин, и пользовался тем и другим не церемонясь. Но на поле брани до него было далеко даже Ожеро. Ещё до Революции, будучи сержантом, он был тайно посвящён и достиг высокой степени у франкмасонов, которые более других способствовали разрушению старого порядка вещей. (Новый главнокомандующий также был посвящён в масоны, но предпочитал не афишировать это). Через два месяца Массена должно было исполниться сорок лет.

Несколько мгновений он рассматривал эту угрюмую и враждебно настроенную троицу. Двое из неё выглядели не лучше разбойников. Он ничего не имел против этого.

Пусть оставляют себе всё награбленное добро до тех пор, пока сражаются за него, Бонапарта. Но сначала он должен подчинить их себе, сделать послушными своей воле. С искренним дружелюбием он подошёл к ним и пожал руку каждому.

   — Как ваши дела, Серюрье? Я слышал, что ваша дивизия испытывала недостаток в продовольствии и обуви. И то и другое приказано доставить немедленно. Мне рассказывали, что ваши войска самые подготовленные в армии, и вы сами для них — образец и пример. А вы, Ожеро? Наслышан о ваших подвигах. В Лоано вы показали себя прекрасно. И вы, Массена, тоже. Я читал об этом в Париже и жалел, что меня не было с вами. Должно быть, австрийцы бежали врассыпную! Ваша атака была для них как гром среди ясного неба. — Он широко улыбнулся, чтобы польстить им. — Теперь у вас будет ещё больше поводов прославиться. Мы скоро обсудим это. — Говоря банальности, он старался проявить всё своё обаяние (казалось, в этот момент проснулась его итальянская кровь), чтобы завоевать их расположение. — Да, в Париже было не спокойно, но всё уладилось. Правительство держится прочно. А люди думают только о развлечениях. Театры и танцевальные залы переполнены. Все веселятся. Вы, возможно, слышали, что я женился? На очаровательной женщине, аристократке «старого режима», но настоящей республиканке. Я обожаю её. Я должен показать вам её портрет.

Он достал из нагрудного кармана миниатюру и передал им. Бонапарт не мог не упомянуть о Жозефине. Это был смелый вызов.

Пускай позлословят о ней в открытую — о ней, которой он так явно гордился! Пока генералы флегматично рассматривали портрет, он думал о том, принесёт ли сегодня курьер письмо от неё.

   — Разве не красавица? Она так добра, так мила, так грациозна. Кто увидит её, тот сразу влюбляется. Она бесподобна! — Он увлёкся, радуясь возможности поговорить о жене.