Наполеон - [18]

Не подмигнул ли Массена своему другу Ожеро? Внезапно посуровев, Бонапарт отобрал миниатюру, взял треуголку и нахлобучил её на голову.

   — А теперь, господа, за дело! — Его голос резко изменился, стал сухим и властным. Это был голос человека, привыкшего и умеющего повелевать. В мгновение ока он весь преобразился, как драматический актёр, и, сознавая это, наслаждался своей игрой. Он больше не чувствовал ущербности перед этими старыми воинами, но ощущал себя равным им по званию и превосходящим их во всём остальном. Не давая им опомниться, он начал говорить. — Суть моего плана, господа, очень проста. — Ему следовало бы называть их «граждане генералы», так как обращение «месье», смелое само по себе, непривычно резало их слух, — Я предлагаю вклиниться между австрийцами и пьемонтцами в месте их соединения. — Он разложил на столе карту и указал на тёмные пятна холмов и долины к северу от Савоны. — Вот здесь. Основные силы будут сосредоточены в Савоне и через Кадибонский перевал ударят на Каркаре. Там передо мной откроются три долины, и прежде, чем враг сможет перегруппировать силы, я ударю на австрийцев, находящихся в восточных долинах, и отгоню их к Акви. Затем я поверну на запад, ударю на пьемонтцев и захвачу Чеву. Пьемонтцы непременно отступят для защиты Турина. Они будут всё дальше отходить за высокие горные хребты от своих союзников с их базой в Алессандрии. — Он умолчал о своём намерении нанести удар по пьемонтцам до того, как выступит против австрийцев, так как это шло вразрез с приказами Директории. — Это, messieurs, краткое изложение первого акта. Кампания начнётся двадцать первого жерминаля. Всё будет зависеть от быстроты передвижения. Для наступления у нас будет около сорока тысяч единиц живой силы против шестидесяти тысяч союзников, но мы будем двигаться вдвое быстрее. У нас всегда будет превосходство в силе на местах. А теперь перейдём к обсуждению деталей.

Он оторвал взгляд от карты и посмотрел на генералов, чтобы убедиться в их внимании. Они с интересом, но и с долей скепсиса следили за разъяснениями. С прежней решимостью Бонапарт продолжил:

— Я предлагаю провести кампанию силами трёх корпусов. Вы, Массена, займёте правый фланг. Вам будут приданы части Лагарпа и Менье. Закончите концентрацию войск вокруг Савоны к двадцатому жерминаля, оставив в Вольтри только бригаду Пижона вплоть до дальнейших распоряжений. Ваши солдаты возглавят наступление. А вы, Ожеро, сосредоточите свои отряды на побережье к тому же дню и будете готовы выступить через Сан-Джакомо на Каркаре. Вы, Серюрье, останетесь на прежней позиции в горах вокруг Ормеа, угрожая флангу пьемонтцев, если они решат выступить против нас в Каркаре. В нужный момент вы присоединитесь к наступающей армии, а небольшие отряды Маккара и Гарнье останутся на своих местах, охраняя дальние перевалы на востоке и защищая прибрежную дорогу. Эти перевалы останутся под снегом ещё несколько недель.

Генералы озадаченно переглянулись. В этом главнокомандующем было что-то новое. Он знал всё гораздо лучше, чем они, находившиеся в этих местах уже многие месяцы. Ему удавалось всё держать в голове. Он сам ещё никогда так не восхищался своей великолепной памятью. Казалось, что каждый пункт плана появлялся перед ним в нужный момент, возникал из какого-то неиссякаемого источника внутри него самого, в то время как весь план настоящего и будущего со всеми его взаимосвязями лежал перед ним, словно открытая книга.

Наконец Бонапарт сложил карту.

   — Я думаю, этого достаточно, господа, — сказал он. — Мы понимаем друг друга и добьёмся успеха. Италия будет нашей. Армия бедствует, и её боевой дух слабеет, но это армия испытанных солдат. Перед ней лежат богатства Италии. Под руководством таких генералов, как вы, она совершит даже невозможное, а наша победа не только возможна, но и неизбежна. В будущем вы будете получать мои распоряжения через генерала Бертье, а теперь идите и согласуйте с ним свои действия.

Разговор подошёл к концу. Генералы встали. Он взглянул на ветеранов. Удалось ли ему завоевать их доверие? Пока ещё нет. Им нужно было больше слов, убедительных и логичных. Его корсиканский акцент был против него. На смуглом худом лице Массена играла язвительная усмешка. Старый Серюрье выглядел по-прежнему суровым и даже мрачным. Для них он был лишь красноречивым, оптимистично настроенным молодым человеком, неопытным в тяжёлом деле войны. И тем не менее он добился успеха; ему отчасти удалось преодолеть их скепсис, смягчить их враждебность. В том, как они прощались и отдавали честь, было заметно искреннее уважение. На мгновение Ожеро задержался в дверях и обернулся.

   — Гражданин генерал, — по-военному грубовато сказал великан. — Рад служить под вашим началом. Я сразу могу отличить хорошего командира. — Он вновь отдал честь, ловко повернулся, как бывалый кавалерист, и вышел из комнаты вслед за остальными.

Молодой главнокомандующий мысленно улыбнулся. Ему уже насплетничали, что Ожеро насмехался над ним больше остальных.

Бонапарт достал из кармана часы и послал за секретарями. Была дорога каждая минута. До начала смотра войск ему едва хватит времени, чтобы отдать несколько приказов Бертье. Он не мог так быстро установить контакт с войсками и навязать им свою волю. Вошли и заняли свои рабочие места два секретаря. Он диктовал быстрее, чем они могли записывать. Но нужно было сделать очень многое, прежде чем армия придёт в боевую готовность. Время — противник, который никогда не прощает. Каких бы усилий это ни стоило, он развернёт военные действия прежде, чем старый Болье со своими австрийцами и более умный Колли с пьемонтцами успеют даже подумать о такой возможности. Он ходил по комнате взад и вперёд, диктуя то одному, то другому секретарю, а они прилагали все усилия, чтобы поспеть записать за ним всё.