Нанкин-род - [50]

Мак-Николь грузно опустился на место под шумное одобрение всего зала. Публике были приятны слова, оправдывающие ее поступки, вкусы, преступления. Но уже чувствовалась некоторая пресыщенность. Многие поглядывали на часы. Приближался час джаза и флирта, священный для всех присутствующих.

Ворд уловил настроение публики, начинавшей тяготиться затянувшимся митингом.

– Леди и джентльмены! Позвольте поблагодарить вас. Ваша готовность стать на защиту цивилизации заслуживает самой высокой похвалы. Закрывая митинг, я горжусь своей привилегией, позволяющей мне надеяться еще не раз поговорить с вами.

Щедрые аплодисменты проводили Ворда.

Розовые, бежевые, песочные женские ноги радостно вырвались на электрический свет.

«Файв-о'клок, а не митинг», – подумал Спарк, направляясь к выходу.

Возле киноплаката его ждали несколько молодых китайцев в европейских костюмах.

– Мы, студенты-журналисты, – отрекомендовались они, – благодарим вас за то, что вы иначе думаете о Китае, чем ваши соотечественники. Вы не откажете нам дать статью в журнал и прийти к нам в редакцию в гости?!

– С удовольствием, – пожимая руки, сказал Спарк.

Он был рад неожиданному знакомству со студентами. Их упрямые лица и горящие глаза были полны мужественной энергии. Это был тот Китай, с которым Спарк давно искал встречи.

С того дня, как «Долорес», распустив белую фату парусов, повенчалась с ветром, жизнь на ней стала похожа на сон.

Низкие китайские берега, кинувшиеся в погоню, давно отстали и скрылись из виду. Обиженно вздрагивая, сторонились туманы, раздвигаемые уверенным килем. Шуршали волны, осыпаясь назад. «Долорес» неслась по голубому лугу навстречу звездам, с каждой ночью становившимся все крупней.

Мелькнул Гонконг… Показалась Манила… «Долорес» останавливалась и уходила дальше в обнимку с ветром, шарившим в юбках парусов. Океанские зори засыпали цветами. От Манилы волны покрылись фиалками, и «Долорес» шла по лиловой дороге под небом, полным сиреневых облаков.

Три недели промелькнули, как час любви. Каждый день звучал неслыханной сказкой.

Китти полюбила золотую малагу, брови Гонзальво, песни Паскуале. Она примирилась с обожанием Дальтона. Ее не оскорбляло равнодушие Веспы.

За весь путь не выпало ни одного ненастного дня. Ветер переживал медовый месяц.

Последняя остановка была в Минданао.

Китти рассматривала шляпы моросов[41] с лыковыми цепями, заковывавшими подбородки.

Дальтон принес ворох цветов, росших у океана на высоких деревьях.

После Минданао счастье изменило «Долорес». Ветер неожиданно скрылся куда-то. Вместо него появилась жара, подступившая белым туманом. Паруса съежились и обмякли. Стало трудно дышать. Трюм застонал и начал громко бредить.

Гонзальво охватила тревога.

– Куда провалился этот проклятый ветер! – недовольно бормотал он, всматриваясь в океан.

Но ветра не было. Паруса, ошпаренные зноем, покрывались волдырями. Палуба потела. Дерево, кожа, железо, канаты испускали дурной и тяжелый запах. «Долорес» шаталась, близкая к обмороку.

Никто не обращал внимания на закат.

Китти ворочалась в гамаке, как задыхающаяся рыба. Веспа, у которого пропала охота фехтовать с Дальтоном, подошел к Гонзальво.

– Мы, очевидно, проезжаем над адом! Что вы думаете о веере из брезента, подвешенном к рее? Десяток кули, дергающих веревки, живо охладят этот зной.

– Можно распорядиться, если хотите, только вряд ли это поможет.

Мы застряли на пороге экватора. В этих местах корабли всегда превращаются в горшки, засунутые в печь.

Закрытые люки трюма затряслись от ударов.

– Желтые черти ведут себя отвратительно, – сказал Гонзальво. – Им, должно-быть, здорово жарко внизу!

Обнаженный до пояса матрос открыл люк. Тревожный вой вырвался на палубу. Из трюма высунулись встрепанные головы. Веспа подошел к люку. Китайцы, размахивая руками и перебивая друг друга, отчаянно кричали.

– В чем дело? – спросил Гонзальво.

– Они говорят, что в трюм проникли злые духи, напустившие на них страшную болезнь. Уже умерли двое, которых духи затрясли до смерти. Они просят отвезти их назад, так как духи против поездки.

– Дьявол бы побрал их вместе с духами! – загремел Гонзальво. – Опустите люк, – приказал он матросам. – Куда пропал этот проклятый ветер?! Он нам нужен, как никогда.

Матросы запихнули в дыру воющих китайцев и опустили люк. Гонзальво схватил Веспа за руку и потащил к борту.

– Вы знаете, что за гостья пожаловала к нам? – зашипел он. – Это может быть холера, – холера, которая унесет все наши надежды, если не нас самих.

Веспа вздрогнул. В летнюю жару в узких переулках Шанхая он видел немало скрюченных трупов.

– Проклятая духота уничтожит весь груз! – стонал Гонзальво. – Ах, если бы ветер! Если бы ветер! При хорошем ветре «Долорес» за сутки домчит до Тимора!

Но ветра не было. Мутная ночь бродила по волнам белым привидением.

– Почему вы подумали о холере? – спросил Веспа. – Они просто могли задохнуться.

– Ах, если бы они задохнулись! Это было бы счастье! Я согласен подарить жаре еще целую сотню кули. Нам все-таки останется хороший барыш.

Они перешли на корму.

– Как узнать, что там у них внизу? – бормотал озабоченный Гонзальво. – Холера или только духота?