Нанкин-род - [31]

В комнате, наполненной дымом курительных палочек, она чувствовала себя, как в скучном театре. На сцене возился один и тот же старый актер: это был отец.

Всецело поглощенный самим собой, он не обращал внимания на зрителей, особенно на Фей, которую он не удостоил ни единым словом.

Некоторое облегчение внес чай. Его благородный тонкий аромат возместил Фей испытанные страдания. Она с удовольствием смыла оставшийся во рту противный вкус новогодних блюд.

Но это еще было не все.

– Оценили ли вы по достоинству мои подарки? – поинтересовался Вей.

– Несколько ничтожных часов недостаточно для оценки того, чему мало посвятить целую жизнь, – искусно вывернулся Лю.

Опустив голову, Фей молчала.

– Я не подарил тебе драгоценностей, – обратился к ней отец, – потому что нет ничего драгоценнее мудрости. Мудрость женщины – послушание. Читай внимательно великие книги, и жизнь твоя будет совершенной. Как жаль, что с тобой нет твоей почтенной матери. С ее помощью ты скорее постигла бы искусство прясть коноплю, сучить шелковые нитки, ткать ленты и вить шнурки. Твоя мать в совершенстве обращалась со священными предметами и расставляла дароприношения. «Какое счастье, что ее нет в живых», – подумала Фей.

– Теперь, – продолжал Вей, – нравы испортились. Женщины не сидят более на своей половине. В «Запрещениях для женщин» я отметил тушью «правила чистоты». Там сказано: «Пусть мужчина и женщина не передают друг другу ничего из рук в руки иначе, как во время траурных церемоний. Если же мужчине необходимо передать что-нибудь женщине, пусть воспользуется корзинкой». Почаще раздумывай над этими правилами – в них заложена основа женского поведения.

Душа Фей разрывалась от возмущения, но пристальный взгляд брата заставлял ее хранить спокойствие.

– Теперь я пойду, – сказал Вей, поднимаясь с кресла. – Завтра я покидаю вас. Я отправляюсь в Нанкин к моему другу Чан-Шу. Мы будем передавать цветение персиков на струнах лютни. Надеюсь, вы достойно закончите праздник, и ты, сын мой, не забудешь зажигать курительные палочки перед таблицами предков.

Фей потащила брата к себе.

– Я думала, что я умру! «Правила чистоты»! Прясть коноплю и вить шнурки, ждать пока мужчина «найдет корзинку»!..

Она завела граммофон.

Радостное ржанье джаз-банда прокатилось по комнате. Обняв брата за талию, Фей начала откалывать замысловатый «black bottom»[25].

– Вот мое обращение со священными предметами! Вот как я расставляю дароприношения! – кричала она, сотрясаемая фокстротным током.

Лю беспомощно топтался под музыку.

– Мы должны вознаградить себя, – продолжала Фей, дергая брата во все стороны. – Я позвоню Курцу – он остановился в «Астор-Хаус». Пусть захватит Агату и приезжает к нам. Мы устроим маленький пикник на четыре персоны.

– Пусть раньше уедет отец, – возразил Лю. – И потом, мисс Гаррисон, наверное, не захочет приехать… у нее дела…

Фей сорвала телефонную трубку.

– Еще как захочет! Ты бы посмотрел, что мы с ней вытворяли на Монмартре. Запомни раз навсегда, если у мужчин «business before pleasure» то у нас, женщин – «pleasure before business»!..[26]

XIX

«Дорогие родители, – писал взволнованный Курц, – мое путешествие – сказка, с каждым днем все более волшебная. На пароходе я познакомился с наследницей Конфуция, т. е., собственно, не наследницей, а как вам объяснить… Одним словом, ее папа – семьдесят третий потомок китайского святого. Все восхищаются китайской вазой, стоящей у нас в гостиной, ну, так фрейлен Фей лучше этой вазы в сто раз.

Она чудно танцует и так изумительно говорит по-французски, как будто ее вскормил молоком Анатоль Франс.

Молодость мешает фрейлен Фей относиться с уважением к родной культуре, но я уверен, с годами она научится ценить бессмертную китайскую древность.

Вчера я сошел на берег реки Вампу. Я в Шанхае. Незабываемый день!

Шанхайский асфальт не уступает берлинскому. Отели даже шикарней и гораздо дороже. Я взял самый дорогой „set of rooms“[27], в котором останавливаются первоклассные европейцы.

Красота начинается у дверей отеля. Главная улица декорирована флагами. На каждом доме красные и золотые паруса. Ветер играет парусами; дома – вот-вот поплывут… Мне вообще повезло. Я попал в Китай в разгар Нового года – настоящего китайского Нового года, который – сплошная музыка и фейерверк. У меня впечатление – будто на мою голову поставили барабан, а в уши воткнули флейту. Ночью я вскакивал. Мне казалось, что моя кровать стоит на эстраде джаз-банда.

Я в Китае, в Китае! Я занимаю те самые комнаты, в которых останавливалась вдова президента Рузвельта (можете похвастаться перед знакомыми). Я купил много редкостей».

Курц взял новый лист бумаги, но телефонный звонок помешал дальнейшим излияниям.

Звонила Фей, приглашая приехать с Агатой.

– У вас гости? – ревниво спросил Курц, услышав в трубку знакомые звуки негритянской мелодии и невольно подтанцовывая.

– Да нет же! У нас только что кончился новогодний обед.

– Ах, как это интересно! Расскажите, умоляю вас!

– Когда приедете – расскажу. Обязательно предупредите Агату. Я звонила ей – ее нет дома. Машина приедет к восьми…

Курц снова сел за письмо.

Перо заспешило, цепляясь за бумагу.