Нанкин-род - [16]

– Еще бы, – воскликнул Юн, откидывая назад назойливо лезшие в глаза волосы. – Китайская старина так поэтична! Кроме того, в твоих жилах – кровь Конфуция, а его я считаю самым плохим китайцем.

– Почему плохим? – поднял брови узколицый юноша.

– Потому что Конфуций проповедывал послушание и смирение, отвлекая людей от борьбы и насаждая вздорное учение о мудром человеке, примиряющемся со всеми жизненными несправедливостями. Учение о Середине на много веков задержало развитие китайской мысли. Взять хотя бы этот отрывок: «Мудрый человек сообразуется с обстоятельствами своей жизни, не желая того, чего нет в его положении. Если он окажется в положении богатого человека, он живет, как богатый человек. Если он окажется в стесненных условиях, то он должен жить, как бедняк». Я не знаю более отвратительной, рабской философии! Неудивительно, что благодарные богдыханы сделали конфуцианство государственным культом.

– Я не собираюсь защищать Конфуция, – возразил Лю, – но в его учении не все плохо.

– Все плохо! все! – горячился Юн. – Если мы желаем спасти Китай, мы должны решительно отказаться от прошлого.

– Нельзя же начинать жизнь страны со дня собственного рождения.

– Можно! Слишком долго нами повелевали мертвые! Пора объявить бойкот кладбищам и выйти на широкую дорогу жизни! Какую пользу может извлечь из многочисленных энциклопедий невежества наше поколение?

– Ты начинен ненавистью… – задумчиво сказал Лю. – У тебя совсем не китайская душа.

– Неправда! – запротестовал Юн. – У меня самая настоящая китайская душа. Только моя душа не скована традициями. Она любит сегодняшний день, и ее глаза устремлены в будущее. Тысячи лет наши деды жгли жертвенную бумагу, устрашая хлопушками дракона, и тысячи лет жизнь стояла на месте. Теперь жизнь понеслась вперед, и люди поумнели: вместо того, чтобы тешиться хлопушками, они организовывают забастовки…

– Ты – неисправимый практик, Юн.

– А ты, Лю – неисправимый мечтатель! Ты думаешь, если у тебя доброе сердце, так ты можешь сидеть сложа руки, и жизнь сама переделается на новый лад?! Заблуждение! Каждый кусок жизни нужно завоевывать силой! Каждый ее волосок надо брать с бою. Только отчаянная борьба может возродить Китай!

– Хватит ли у нас сил?

– Хватит. Если бы ты побывал на фабриках, ты бы не задал этого вопроса. Время сгущается… Наш день по своему напряжению равен целому прошлому веку!

– Ты – энтузиаст.

– Я верю в организованную силу борьбы!

– Ты страдаешь излишней торопливостью.

– Кто не спешит, тот отстает от жизни.

– Хватит, сдаюсь. Давай, лучше я почитаю тебе «Стихи китайца». Я хочу перевести некоторые из них для нашего журнала.

– Нашел время! Город охвачен забастовками. Нам нужны воззвания, а не стихи!

– Ты сначала послушай, а потом говори, – обиделся Лю.

– Читай.

Две головы, лохматая и тщательно причесанная, склонились над книгой американского поэта.

– Друг мой, китаец Ван-Ли, –

начал с увлечением Лю, –

Был очень счастлив с американской девушкой.

Ли подарил ей две пары китайских чулок из чистого шелка

И с огорчением узнал, что она обменяла их

На три пары дешевых французских,

Чтобы, оставив себе две пары,

Отослать одну сестре-миссионерке в Китае.

Конфуций так не учил – не учтиво!

– Нужно быть американцем, чтобы тешиться подобной «китайской» фантазией, – насмешливо воскликнул Юн. – И эту чепуху ты хочешь напечатать в нашем журнале?

– Ты лишен всякого лирического чувства, Юн.

– Хорошая лирика для революционного журнала! Ты бы лучше составил комментарии к книге «Яшмовых правил». Это куда интереснее!

Юн прошел в соседнюю комнату и вернулся, неся потрепанную желтую книжку.

– Полюбуйся, – бросил он книгу на стол, – на этого неподдельного китайского дракона, охраняющего корни старого быта.

Лю взял книгу в руки и прочел название, стоявшее на золотой обложке:

– «Драгоценная копия яшмовых правил неба для увещевания всех людей».

– Читай дальше, – сказал Юн.

– «Всякий, кто поверит этой книге, впоследствии получит награду. Книгу по прочтении бросать нельзя, ее следует передать другому. Кто почтительно обращается с письменами, тот будет долговечен. Желающий иметь хорошего сына должен давать эту книгу для чтения верующему человеку». Какая ерунда! – не удержался Лю.

– Эта ерунда гораздо любопытнее пленивших тебя стихов. Эта книга написана человеком, понимавшим, как надо писать. Ей две тысячи лет, а она и сейчас действует неотразимо на воображение стариков. Эта книга прекрасно выполнила свое назначение: помогать мандаринам держать народ в рабстве. Она посвящена описанию загробной жизни, но на самом деле является перечнем грехов, вредных для казны и того строя, в защиту которого эти правила были написаны.

Юн взял книгу из рук Лю и раскрыл ее.

– Слушай внимательно! «Люди должны соблюдать четыре принципа: чжун – преданность государю, сяо – сыновнее почтение; цзе – верность жены мужу и преданность друзьям. Грех, не дожидаясь своей естественной смерти, покончить с собой. Но не грех, если кто убит на войне, умер от трудов на пользу государства, убит, когда хотел оказать помощь родителям. Не грешит жена, кончающая самоубийством из-за преданности мужу. Грех, если человек думает, что император не заботится о подданных. Грех давать неправильные указания о похоронах покойника».