Намывание островов - [44]

Химик и еж.

Этот рассказ я считал неудачным, поскольку мне не хватило духу окончить его глубокий замысел, крайне обширный по сути, но читатели мои признали этот рассказ лучшим среди рассказов, посему тут он и публикуется.

1.

История эта случилась очень и очень давно в одном большом городе, в одной большой стране. Жил в то время на улице Маннергейма, на четвертом этаже семиэтажного элитного дома образцового содержания, в своей квартире в пять комнат размером, доктор химических наук. Этот доктор был возрастом в полвека, но выглядел он намного и намного старше возраста своего реального, носил дорогой английский костюм, но дешевые брюки, лакированные ботинки из хорошей кожи и золотые очки с толстыми линзами. Однако его внешний вид имеет для нас весьма второстепенное значение, ибо он был не просто химиком, сколько великим гностиком. В самый обыкновенный день наш герой, собственно, как всегда, вышел из дома и отправился в университет, где он должен был вести лекции. Лекции ему читать нравилось сильно, но не столь сильно, как нравилось ему вступать в полемику со студентами, хотя и приводить в данном тексте его спор с одним юным марксистом я не буду, по причине его длинноты и неуместности в данном тексте, но, все же, вы должны знать, что он и того марксиста, равно как и всякого иного студента, да и другого профессора, мог спокойно довести до нервного срыва, что и сделал с тем студентом. Хотя то, что он вел лекции в университете, я сообщил здесь лишь затем, дабы читатель знал, откуда наш герой возвращался через парк, притом ближе к вечеру, что смог столкнуться с тем, с чем он столкнулся. Погода в тот день, ежели мы будем точны, не была уж слишком годной, что выражалось в абсолютно сером небе, а также некой общей мрачности всякой картины, сопровождаемой еще и сырым воздухом, однако же температура на улице была достаточно прохладной, что, вероятно, будто в дополнение ко всему, усиливали периодические порывы холодного ветра, качающего последнюю зеленую листву, ибо дело происходило в середине сентября, принося с собой первые напоминания о наступающей, хотя и не скорой еще, зиме. Едва наш уважаемый химик повернул голову в сторону мрачных зарослей, где ничего видно не было, а солнечный свет не слишком часто и заглядывал за эти зеленые поросли, как он увидел там нечто весьма подозрительное, но что это именно было, наш герой не рассудил, пройдя мимо.

2.

На следующий день также ничего примечательного не произошло, если не считать того, что некая мрачная точка постоянно раздражала нашего героя весь день, постоянно возникая в уголке глаза, что достаточно сильно напрягало зрение. Самое интересное произошло уже не столько днем, сколь более вечером, когда наш пациент вернулся домой, но пройдя на сей раз не через парк, предпочтя другую дорогу, ибо что-то стало для нашего любителя эзотерики в нем пугающе, хотя ранее он ничего этого не замечал вовсе, но теперь с ним пребывало ясное ощущение, будто парк кишит нечистью, но он ее не имел возможности заметить ранее: парк ему теперь казался мрачным и отталкивающим. Едва прийдя домой он уселся читать «Розу Мира», но тут его ухо уловило легкий скрип паркета в районе двери, что заставило его глаза, смотрящие на мир из-под толстых линз, оторвать внимание от книги и глянуть на проход. Там находилось то, что заставило нашего героя несколько вспомнить все то, что он знал о бесах из книг эзотерических, равно как и то, что он знал из книг медицинских про галлюцинации, ибо в проходе имело место быть то, что могло любого нормального человека напугать до смерти, но нашего химика-гностика, знакомого с подобными явлениями из вышеуказанных книг, оно лишь слегка удивило, введя, тем не менее, в ступор по причине неожиданности своего явления; там разместился еж в рост человека, что просто глядел на нашего уважаемого профессора. Еж долго смотрел на него, а мог бы смотреть, вероятно, еще больше, если бы не открыл пасть и не заговорил:

Ах, здравствуй друг мой дорогой,

Тебя я рад вновь видеть,

Теперь совсем ты уж другой,

Хоть не желаю я обидеть,

Изволю говорить тебе,

Что мистика есть зло,

Пример готов дать на себе,

Скажу, как пал на дно.

Увлекся тайнами раз я,

И книги стал читать,

Не брал бы книги эти зря,

Не стал бы здесь стоять.

Напрасно книжность я впитал,

И гнозис не познавши,

Тот ритуал я совершал,

К богам диким воззвавши!

Я многое у них просил,

Но лишь они явились,

Я ничего не получил,

Они ж не удалились!

Все мне испортили они,

С ума меня свели,

И годы стали мне как дни,

И в рабство увели.

В ежа я был тут обращен,

И за море отправлен,

Ужасно был я удручен,

Но плен мной был оставлен.

Сбежал от из рабства я когда,

Домой вернувшись мигом,

Решил, что больше никогда,

Никто уж не сойдется с лихом.

Тебя пришел предупредить,

Знакомый мой несчастный,

Но коль тебе не убедить,

Прощай, наш случай частный.

Не узнаешь ли ты меня,

Ведь в прятки мы играли?

Я не забыл вообще ни дня,

Из времени, что мы друг-друга знали.

Прошли давно те времена,

Когда мы были в школе,

Увы, но жизнь она одна,

Так помнишь меня, Коля?

3.

Далее еж, имени которого Коля вспомнить не смог, объяснил ему, что в вещах, именуемых людьми теперешними мистикой, нет ничего необычного, ибо он путешествовал в далекое будущее, где существование потусторонних сил доказано и их изучает биологическая наука, ибо то, что именовалось нечистью, есть лишь причудливые формы жизни, обитающие в параллельных мирах, что есть предмет изучения физической науки будущего, доказывая верность материалистического учения. Однако же самое интересное было то, что еж не только возвратил нашего профессора в материализм, но и решил отправится с ним в путешествие, что продолжалось несколько месяцев, лежа по горным тропам, к священному плато философов, где живут все великие философы, которыми управляет Карл Маркс, занимая на этом Олимпе должность Зевса. Когда они с ежом поднялись по мраморным ступеням дворца, то на террасе могли лицезреть Маркса, что вышел встретить их и поприветствовать, приглашая в свои чертоги, где он занимался тем, что определял судьбу десяти миров, вверенных ему провидением. Величайший философ десяти миров провел их в гостиную, где и промолвил такую речь: «Я рад приветствовать вас на плато философов, куда попадают все великие философы, едва им выпадет честь умереть, посему тут можно найти весьма большое разнообразие мысли, ибо здесь можно отыскать и Айн Рэнд и Ленина, что проживает прямо напротив моего дворца.». Тут Николай заметил у Маркса: «О, величайший из философов в истории, скажи мне; чем вы тут занимаетесь?», на что тот ответил: «Вершим, сообща определяя и реализуя, судьбу десяти миров, в которых мы обладаем свободной волей, являясь богами.», Маркс продолжал: «Я выбрал быть богом, ибо за невозможностью его иметь, люди его создали из меня, хотя последний и был не против.». Далее Маркс объяснил, что наши герои не могут оставаться на плато философов долго, ибо тут руды, залегающие под плато, имеют свойство наносить тяжкий вред физическому здоровью организма, равно как и мыслящему духу, как и всем измерительным приборам, что помогало скрывать его от постороннего взгляда, ибо все, кто приближался к плато, уничтожались излучением той руды. Сами же философы от руды не страдают, ибо от ее вредоносного излучения защищает только мудрость, но все ученые, писатели и философы, что направлялись к плато, на нем и поселились, или же, узнав его тайну, вернулись домой, никому ее не открывая. Словом, надо срочно покинуть плато философов, иначе и Коля, и еж, могли обзавестись рогами и ботвой на макушке, а затем и вовсе мутировать настолько, что и мыслить не смогут. Словом, наши герои покинули плато философов, направившись в другую сторону: в направление утопии.