Нам не страшен Хуливуд - [21]

– А не лапа? Я хочу сказать, вы твердо убеждены в том, что это рука, а не лапа?

– Я вижу, что это не лапа.

– А не кошачья лапа?

– Какого хера!

Свистун посмотрел на Боско, призывая его в свидетели того факта, что человек у стойки явно сошел с ума.

– Байка про кошачью лапу, – начал было Боско.

– Да знаю я, что такое кошачья лапа, – заорал Свистун.

– Детектив Канаан полагает, что ты вновь пытаешься использовать его в собственных интересах.

– Да не прошу я его ни о чем. Просто поддерживаю светскую беседу.

– А попросишь потом. С тобой, Свистун, всегда так, – сказал Канаан.

– Ну, я полагал, что если вы что-то случайно узнали, то могли бы поделиться со мной. Не понимаю, почему это должно считаться одолжением.

– Просто все это тебя не касается. Вот в чем дело.

Свистун полез в карман.

– Только без этого, Свистун. Не вздумай платить за мой суп.

– Ну, как знаешь.

– Хреново, правда? Даже тарелкой супа друга не угостить!

Уистлер устал, но спать ему не хотелось. Он решил пройтись по бульвару. Хотя прогулка и началась под проливным дождем. Он полюбовался на себя в темном зеркале стеклянной витрины. Волосы налипли на лоб. Дождь струйками, похожими на слезы, стекал по всем складкам жесткого лица.

Он завернул под первый попавшийся кров – и очутился в кинотеатре для взрослых. У билетерши в прозрачной будке тело напоминало россыпь влажных подушек. На постели, на которой занимались чем угодно, кроме спокойного сна. Взяв деньги и оторвав билет, она смерила посетителя столь убийственным взглядом, что ему показалось, будто его сейчас задавят ляжками или задушат грудями. И эта внезапная, с трудом сдерживаемая ярость объяснялась просто: она поняла, что этот клиент не стал бы спать с нею, даже если это было бы вопросом жизни и смерти. Ухмыльнувшись акульим оскалом, она назвала его дорогушей.

Да и на кого она охотилась, сидя в билетной будке в шесть утра, подумал Свистун. Это же противоестественно. На такое могла бы решиться лишь настоящая вампиресса.

Матовый свет, которым был залит кинозал, напоминал туманное и ненастное утро на улице. Красные лампочки на выходе лишали помещение приватности, в поисках которой и завернул сюда Уистлер. Без особых усилий он мог различить лица других посетителей. Их, правда, было немного. И все – пожилые люди. В ожидании чуда, которое снизойдет с экрана и вернет им молодость. Руки известно где. Сердца – неизвестно где.

От Свистуна в его мокрой одежде пахло, как от бездомного пса.

На экране прехорошенькая девица занималась с юношей тем, что сулило обоюдное удовольствие. Так ли это на самом деле? – подумал Свистун. В конце концов, соски у нее стояли торчком, да и вся грудь раскраснелась. Когда нажмешь на нужные кнопки, тело реагирует автоматически. Мигрень и отвращение преодолеваются моментально.

У девушки было лицо ребенка-переростка. Усыпанное веснушками. Но вместе с тем очень милое. В Нью-Йорке он знал добрую сотню таких девиц. И видел тысячи приезжающих в Хуливуд, сохраняя это очарование. Надкусывающих отравленное яблоко. Какого черта, подумал он, пожимая плечами. Мир рушится. Так кому какое дело до еще нескольких целок, которым суждено, подобно жене Лота, превратиться в камень?

Он вспомнил об одной девице из далекого прошлого. Ее звали Сьюзи. У нее была хата в одном из тех фантастических отелей, что выстроились вдоль по Сансету. Ее спальня находилась в башне и была круглой формы. И кровать тоже была круглой, а вокруг все было застеклено, так что, отзанимавшись любовью со Сьюзи, ты мог откинуться на подушки и пересчитать все машины на ближайших парковках. Она была самой красивой потаскухой во всем этом городе. Она была живой легендой.

Рассказывали о том, как в ночь перед женитьбой на восходящей кинозвезде в спальню к Сьюзи ломился киногерой мужского пола. И вовсе не ради прощального пересыпа. Нет, он умолял Сьюзи убежать с ним. Она, улыбнувшись, сказала, что такое похищение обернется ему всего в пятьдесят баксов, потому что надо же ей сделать ему свадебный подарок. И эта история была подлинной.

Свистуну она давала за так, потому что находила его хорошеньким, как птичка, а его темно-карие глаза, как она утверждала, заставляли ее кончить от одного взгляда на них. Она называла его своим принцем.

Они расстались, как это случается в Хуливуде. Через двадцать лет Свистун повстречался с Аль Листером, старым частным сыщиком, который обделывал для Сьюзи кое-какие делишки. Главным образом доставал порошок или травку. Сьюзи бесплатно давала и ему – потому что ей было жаль парня и потому что она терпеть не могла расплачиваться наличными. Листер, в отличие от Свистуна, не утратил с нею контакта. И он знал, где она живет.

Листер как раз собирался повидаться с нею, а потом где-нибудь поужинать. Он понимал, что Свистуну не больно-то понравится его общество, если не предложить ему какой-нибудь приманки. Вот он и решил посулить ему Сьюзи в порядке аперитива. Она жила в задрипанном домике, Стоящем посредине выстриженного газона, в Северном Голливуде. Когда она подошла к дверям, встречая гостей, Свистун обмер. Волосы у нее были по-прежнему белокурыми, а глаза по-прежнему синими. И лицо у не было по-прежнему красивым – с изящно изогнутым ротиком и восковым носиком. Но весила она сейчас, должно быть, триста фунтов.