Наклонная плоскость - [17]

Гриша лежал в гостинной и тоже улыбался. Он повернулся на спину и заложил за голову руки. Поза наглого самца. В этой позе он думал о том, кто все-таки победит в этом чертовки привлекательном противостоянии. Когда в коридоре заскрипело, он довольно засмеялся. В приятных думах этих он чуть было не задремал, вот это ему не понравилось. Так можно и лишиться собственного счастья. Такого уличная ведьма не простит. И он взял и стукнул тапочком, чтобы напомнить, что еще жив. Маша прислушалась. На сцену вышла первая скрипка, огляделась по сторонам и поняв что рано, виновато пробралась между рядов обратно за кулисы.

Маша поняла тактику и тоже заулыбалась. Она готовилась к соитию, и настраивалась. Все, тело готово. От переизбытка неизлитой энергии она вдруг вскочила, сделала несколько кругов по комнате и усилием воли загнала себя обратно под одеяло. Прошло еще пятнадцать тихих минут. Странный….. маньяк какой-то, подумала Маша, зажгла лампочку и взяла почитать книгу. Слова в смысл не складывались. Гриша увидел свет в комнате напротив. Что это еще? Нет, на свету он не может. На свету он увидит ее всю, такую прекрасную и оробеет. Еще опозоришься от счастья, чего доброго. Нет, свет не входил в планы Гриши. Вот второй раз можно и на свету. Что это она делает там со светом? Может ножик точит?

Маша опять встала и походила, поймала себя на том, что зевнула. Может он там заснул? Ну и черт с ним, подумала она. Легла в кровать и решительно зажмурилась, пусть зарежет ее. В принципе, ей даже лестно быть зарезанной руками этого непонятного человека. Еще через пять минут он все-таки пришел, и Маша испытала такие ощущения, которые даже не знала, что могут проистекать от любви. В некоторые мгновенья она думала, что умирает, и готовилась встретиться с господом. Твою мать! — нелогично думала Маша перед этой встречей, растекаясь бессмысленной улыбкой податливого тела. Твою мать! Потом она легла, вдыхая запах его тела и ей казалось, что это наркотик, и очень страшно было, что действие его временно. Поэтому она вдыхала запах аккуратно, стараясь распределить его во все уголки мозга, чтобы потом составить обратно из различных частей и попытаться воспроизвести целое.

Ночью она вскочила, было пять. Она в первый раз подумала о ребенке, что он подумает, что скажет. Нужно было срочно переложить Гришу в соседнюю комнату. Она сомневалась, будить его или нет, ей было и жалко и неудобно. Наконец она аккуратно дотронулась до него.

Гриша вскочил и споросоня молча, ничего не спрашивая, направился в соседнюю комнату. По дороге он проснулся настолько, чтобы не дать Маше выйти теперь уже из другой комнаты ровно до 7 часов 45 минут. Маша вышла в коридор в халате, озираясь, но напустив на себя как можно более индиферентный вид. Последи коридора в трусах стоял Алеша.

Мама, кто там? — без лишних реверансов спросил мальчик. Там? — Маша обернулась, как будто тоже хотела рассмотреть….. «Там, там знакомый мой, друг моей подруги».

Алеша смотрел на маму выжидательно и грустно. Маше ударило в висок что-то неприятное. Какое ему дело вообще? Он еще маленький. Где его природная деликатность в конце концов? «Давай, одевайся в школу». Маша в ускоренном темпе оделась, скоропостижно скормила завтрак ребенку и лишь в последний момент зашла к Грише, чтобы оставить ключи. Он все это время аккуратно сидел на диване, одевшись и со скромным видом изображая мужа подруги. Единственное, что он позволил себе… ехидно подмигнуть.

Гриша оказался один в чужом доме, окруженный чужими вещами, здесь было хорошо, хотелось побродить, порыться в шкафах, попить кофе и может быть еще поспать в детской комнате с игрушками и географичекими картами. Но наслаждаться этим странным положением было некогда. Нужно было домой. Гриша боялся, что сейчас, когда расцвело, зазвонит телефон и он зазвонил.

Когда он брал трубку, руки дрожжали. Но вместо Вари или Татьяны Сергеевны услышал голос: служба опросов вас беспокои…

Как это все было неловко. И уйти неловко от этой женщины с припухшими веками и темпераментом вулканической лавы. И не уйти. Гриша быстро оделся, чтобы меньше думать, и захлопнул за собой дверь. Оглядевшись в незнакомом месте, он вытянул руку, чтобы поймать такси. Маша обернулась быстро и теперь ехала домой в предвкушении еще одной порции счастья. Она представляла себе, как они сейчас позавтракают, она сварит ему кофе и даст геркулесовой кашки с клубникой, все ее женское, что она так долго прятала, вылезло наружу, растекшись на поверхности сладкой белой массой. Потом она обязательно отвезет его домой ко всем этим его детям, не жалко — и высадит она его раньше за углом, чтобы не смущать. Она ехала и смеялась своим резко поглупевшим мыслям, хихикала в лифте и никак не могла вставить ключ в замочную скважину. А когда она вошла, она увидела, что в доме никого нет. Тишина.

Варя в эту ночь долго глядела в потолок, она знала что Гриша недолюбливал маму, думала, что он уехал из-за нее и страшно обижалась. Конечно, Татьяна Сергеевна не была обазцом такта, но Гришу она любила искренне, пожалуй даже больше чем Варю, как-то восторженней. Варю она считала обыкновенной и ничего ей не прощала. Грише же охотно позволяла гораздо больше, зная, как тяжело ему приходиться жить в несвойственой для него среде. А он, неблагодарный, не мог потерпеть и дня ее присутсвия и ушел куда-то среди ночи. Наверное, к своему толстому матершиннику Прокопу. И спит там сейчас на сомнительной чистоты простыне и вдыхает запах непосредсвенно Прокопа, который он издает, как и всякий грузный и не очень педантичный человек. Среди этих мыслей Варя вдруг почувствовала боль в спине, наверное роды. Подкрался страх, все-таки больно это, рожать.