Наклонная плоскость - [16]

Кирилл уже три дня делал все автоматически, автоматически трахал свою смуглую и удивительно красивую возлюбленную, которая была по профессии стилист-визажист, автоматически ходил на работу, автоматически ни о чем не думал, он весь превратился в тупое болезненное ожидание — ожидание Маши на пороге офиса, которая придет к нему стремительно, будет взволнованно дышать и сбивчиво говорить о том, что все-таки любит только его. Поэтому он и не брал трубку, он не хотел делать свое возвращение домой обыденным, не хотел, чтобы она просто позвонила и сказала «возвращайся». Нет, он хотел, чтобы она, минуя посты охраны, пробираясь по длинным коридорам долго искала его в огромном офисе и нашла в оргомном кабинете, где он сидит во главе огромного стола — красивый и властный. И тогда, когда она попросит его, он не побежит ее обнимать, а скажет ей так спокойно: «Маша, иди домой и не волнуйся, все будет хорошо». И она пойдет, пристыженно опустив плечи. Он себе все так четко представлял, что даже не волновался, что все может пойти как-то не так. Иногда, правда, мысль, что ничего этого не случится, как стрела подползала к самому сердцу. Но Кирилл усилием воли останавливал стрелу, не давал орудию проковырять жизненно важный орган. Получалось довольно удачно. Следующая ясная и холодная мысль о неудаче, приходила лишь через сутки. Сейчас он вновь видел Таню, женщину, которая по непонятным ему причинам говорила, что любит его и смотрела на него коровьим взглядом карьих глаз. В ее присутсвии он еще больше успокоился. Он стал раздевать ее. Она как всегда была податливой, как пластилин и уже начинала постанывать, чем, приятно удивляла Кирилла, привыкшего любить сгусток негативной энергии.

После, Таня вытянулась на кровати, демонстируя смуглое идеальное тело. В воздухе висело молчание. Через минуту его прервал странный слишком тихий звук ее тонкого голоса: «Как у тебя дела с женой?» Кирилл встал, пошел в ванную и там постоял, чтобы отдышаться, а потом увидел свое искаженное ненавистью лицо. «Она не виновата, ни в чем не виновата, она хорошая красивая женщина, она просто интересуется, как дела с женой, хотя это и глупо и неестественно в ее положении, положении при котором хороший ответ не сулит ей ничего хорошего. Ханжа тупая, лицемерка.» Кирилл пытался опять подумать о ней хорошо, «ну просто спросила она, может быть она ничего не имела ввиду». Получилось. Кирилл вышел и увидел ее глаза лани. «Как странно?» Подумал он. «За что она меня любит? Ничего выдающегося в нем нет, как это не прискорбно. Вот Маша действительно могла бы любить его за безумную преданность, но не любила почему то.»

Татьяна Сергеевна решила пожить с Варей до родов. Это было странно, ранее такой щепетильности в семье Клюевых, потомственных крестьян, не наблюдалось. Целый день Гриша упорно делал вид, что работает и только ночью, когда все наконец улеглись, решил покурить, прямо на кухне. Это было так строго запрещено, что когда Гриша все же курил там, никто не делал ему замечания, боясь тем самым подтвердить сам факт нахального поведения. Он уже предвидел, как ему сейчас будет хорошо и спокойно. Но открыв дверь, он увидел там Татьяну Сергеевну, она ела найденный на дне холодильника салат вилкой прямо из длинного пакета, ее желтоватая рука была по локоть в майонезе. Когда вошел Гриша, она как раз облизывала палец.

— Чревоугодие, знаю — виновато сказала Татьяна Сергеевна

Хочешь со мной? Тут много еще — сказала она, как доказательство выставив пакет вперед. Ком из желудка поднялся прямо к горлу, начало тошнить. Гриша слегка побледнел. Ты чего? — спросила теща.

— Спасибо, что-то тошнит, пойду пройдусь, Татьяна Сергеевна— сказал Гриша и, быстро натянув штаны, кеды и шапку вышел из дома.

Варя в это время вертелась в кровати, ей казалось, что вот-вот начнутся схватки, спина ныла не то от приближающихся родов, не то от непосильного груза, который ее спине приходилось навешивать на себя почти каждый год.

Гриша вышел на улицу, воздух был морозным. Живот болел, поэтому ходить ногами было тяжело, а сидеть — холодно. Он уже жалел, что вышел и теперь ему некуда податься. Если пойти домой, Варя начнет суетиться, причитать. А теща будет говорить, что язва оттого, что Гриша не ест суп и не верит в Бога. Тогда Гриша написал всего три слова. «Можно Вам позвонить?» И нажал на «сенд», чтобы не передумать.

Маша проснулась от звука смс. Озираясь, она пошла по темной квартире искать телефон. Телефона, конечно, не было — ни в сумке, ни на тумбочке ни в коридоре. Чтобы его найти, нужно было позвонить на него, а для этого нужно было найти домашний. Стационарная трубка обнаружилась, не севшая. Гриша уже хотел сдаться и повернул в сторону дома. Когда Маша нашла телефон, она долго не могла сообразить, что происходит. А сообразив, сама набрала номер. Что случилось? — спросила она совершенно незнакомого ей человека.

Гриша спросил: Можно вас увидеть? Она назвала адрес и через полчаса она открыла дверь.

Маша бережно проводила его в комнату. Почему то она понимала, что если и бросаться на шею, то не сразу. Она стеснялась его. Он был «чертовски привлекательный», но абсолютно чужой. Гриша тоже стеснялся ее, ее неожиданно буйных распущенных волос, дорогого халата и фарфорового белого лица героинь раннего Голливуда. Они не знали, как начать, чтобы не испортить хороший спектакль в первом акте какой-нибудь нелепостью. И они не спешили. Впереди была ночь, как минимум. Маша придурковато улыбаясь, постелила ему в другой комнате и пошла спать к себе, пожалав спокойной ночи и Гриша тоже пошел к себе. Он не бросился на нее, не стал целовать, а дал волю событиям развиваться своим чередом. «Постелила в гостинной — буду спать». Спектакль обещал абсурдное развитие. Маша закрыла дверь бывшей супрежеской спальни и выключила свет. Они лежали вдвоем в разных комнатах в темной наэлектризованной сексом квартире и почему то не шли друг к другу. Через пятнадцать минут Маша перестала глупо улыбаться. Брови ее взлетели недоуменно вверх. Начало концерта затягивалось, как в московской консерватории. Ну где же гулкие шаги конферансье? Только злобный кашель зрителей и звуки мобильных телефонов. Маша решила сходить в туалет, чтобы пошуршать, напомнить о себе. Хлопки зрителей. Мы здесь, мы готовы. Но конферансье все не выходил. Музыканты стали отвлекаться и хихикать.