Наказанные народы - [58]

. В печати сообщалось о случае травли специалистов некоренной национальности на трикотажной фабрике в Назрани в начале 1973 г., ставшей предметом судебного разбирательства[417].

И снова перед нами возникает вопрос, почему, во всяком случае после февраля 1973 года, печать не упоминает о негативных фактах обратного порядка, проявления великодержавного шовинизма по отношению к чеченцам и ингушам? Разве их нет? Не служат ли сообщения о враждебности к лицам некоренной национальности для оправдания великодержавного шовинизма? Следует иметь в виду, что в настоящее время, согласно переписи населения 1970 г., русское население в Чечено-Ингушской АССР составляет 34,5 %, а чеченцы и ингуши — 58,5 %[418]. При таком соотношении пользование столь хрупким инструментом, как национальная политика, требует особенного искусства. Однако и в Чечено-Ингушетии достаточно разумных людей. Одновременно с призывами к борьбе с национализмом прозвучали призывы к сдержанности. Доцент Грозненского нефтяного института Овчаров, резонно осуждая стремление «отдельных лиц» огульно охаять весь народ за действия «отщепенцев», призывал «решительно пресекать подобные попытки, давать отпор обывательской болтовне, объективно и последовательно освещать историческую правду, не допуская перегибов в ту или иную сторону»[419].

В ноябре 1973 г. на XIII пленуме ЧИ обкома КПСС первый секретарь С. С. Апряткин заявил, что «партийным организациям республики удалось разоблачить несостоятельность и вредность националистических требований в отношении Пригородного района… развенчать организаторов антиобщественных националистских проявлений, показать, что их действия направлены не в интересах народа, а, наоборот, во вред его жизненным интересам и устремлениям…»[420]

После столь мажорного заявления секретаря обкома пленум обратил внимание на то, что после X пленума многие ученые, особенно чеченской и ингушской национальности, еще не выступили в устной и печатной пропаганде. Выяснилось также, что в ходе сходок, проведенных во всех населенных пунктах республики, на партийных, рабочих, комсомольских собраниях были нежелательные выступления. Пленум констатировал «… изменение тактики жалкой кучки националистических элементов…» и потребовал «острого политического подхода к попыткам протаскивания под видом свободы обсуждения вредных идей и идеек»[421]. Очевидно, что обсуждения вышли из дозволенных рамок и последовала соответствующая команда.

После событий 23 февраля основные усилия в идеологической работе среди коренного населения республики сосредоточились на борьбе против культа «земли предков», т. е. против исторических претензий ингушей на Пригородный район. Итоги кампании были разочаровывающими. На пленуме обкома КПСС в июне месяце 1974 г. констатировалось, что для развенчания «культа земли предков» сделано мало[422]. Но можно ли вообще в нынешних конкретных исторических условиях убедить ингушей отказаться от своей исторической родины? Сомнительно.

Глава VI. Решения, которых нельзя избежать

Незадолго до освобождения Крыма секретарь Крымского обкома ВКП(б) по пропаганде П. Чурсин писал в газете «Красный Крым»:

Если немцы говорят, что они принесли свободу татарам Крыма, — не верь этому! Теперь все убедились в том, что десятки татарских деревень снесены с лица земли, а сотни и тысячи крымских татар казнены. Немцы пришли в Крым как поработители и грабители татарского народа[423].

Спустя четыре года, в 1948 г., тот же Чурсин, выступая на совещании историков Крыма, говорил о крымских татарах совсем с иным чувством:

Татарское население в Крыму никогда не являлось трудолюбивым. Поэтому, выселив татар, советское правительство поручило восстановление народного хозяйства Крыма русским и украинским колхозникам… Неверно молчанием критиковать крымских татар. О них нужно говорить правду, то есть разоблачать разбойничий характер, паразитический образ жизни…[424].

… Говорить правду, то есть разоблачать…

В этой формуле содержится квинтэссенция отношения к истории как к инструменту политики, и не более того. И в последующие годы не раз раздавались призывы «политизировать историю», т. е. фактически отказаться от истории как науки.

Призыв Чурсина был не только услышан, но и принят как руководство к действиям на ниве исторической науки. Историк П. Надинский писал в «Очерках по истории Крыма»:

Крымские татары, привыкшие жить за счет барышей, получаемых от грабительских набегов, сами лично мало и неохотно занимались производственным трудом[425].

Вслед за Надинским выступили и другие. Антикрымско-татарская пропаганда приняла в последующие годы широкий размах и стала, так сказать, обыденным, рутинным делом.

В 1968 г. Р. И. Музафаров и доктор исторических наук Г. Б. Федоров написали очень убедительную рецензию на работы Надинского и на коллективные «Очерки по истории Крыма», опубликованные в 1951–1967 гг.

Высмеивая утверждения Надинского, будто «воссоединение (а не присоединение — А. Н.!) с Россией сразу же коренным образом изменило лицо Крыма. Он словно воспрянул из болота трехвекового прозябания. Общественно-экономическая жизнь в освобожденном от турецкого господства крае забила ключом»