Наивный наблюдатель - [50]

Грегор вздохнул с облегчением. Он лучше других знал, что никогда не нарушает правил. Более того, считает, что его жизнь потеряет всякий смысл (в хорошем значении этого слова), если правила будут однажды отменены, перестанут быть обязательными для безоговорочного исполнения или изменены. Получается, что прививка для него не опасна.

— А ему прививку уже сделали, — сказал Жека, указав пальцем на Грегора, потом радостно заржал. — Он вчера в супермаркете коммуникатор стырил.

Грегор не понял, Жека смеется потому, что наставил на него палец (следует признать, это действительно смешно), или потому, что ему сделали прививку. Но он решил на всякий случай соврать про прививку, не сознаваться, что в участке его укололи. Как известно, врать он не умел, но похоже, что здесь, в семнадцатом квартале, никого его честность не интересовала.

— Мне прививку не делали, — сказал он. — Сначала хотели, даже врача привели. А потом поймали кошку и ее укололи. Звери! Но ей было совсем не больно. Она даже не заметила.

— И ты не побоишься с нами пойти на демонстрацию? Встанешь в ряды борцов за справедливость?

Идти с этими ребятами Грегору было страшновато, но и спорить с ними особого резона не было. «А вдруг они делают хорошее дело»? — пришло ему в голову и тут же, почти одновременно, совсем другое: «А не стукнут ли меня палкой по голове, если я откажусь»? Оба предположения, такие вроде бы разные, не оставляли ему выбора, надо было соглашаться.

— Конечно, пойду! Вы мне только подскажите, что надо делать. Я быстро научусь.

— Об этом не беспокойся, научим.

17. Демонстрация и эвакуация

Ребята дали Грегору какую-то таблетку, так что ночью он поспал хорошо. Замечательно поспал, закрыл глаза вечером, а утром открыл. И все — как огурчик!

После завтрака ребята выстроились кружком и занялись физкультурой: размахивали руками, высоко поднимали ноги, доставали руками носки тапочек, стараясь, чтобы при этом не сгибались колени, подпрыгивали, совершали короткие пробежки. Грегора пригласили присоединиться, но он ответил вежливым отказом. Ему для разминки хватило короткой тренировки на велотренажере. Мышцы его налились здоровой тяжестью, он понял, что физически готов к трудному дню. А в том, что день будет не из легких, сомнений не было. На два часа Седов назначил демонстрацию.

Предстоящее участие в трущобном протестном марше Грегор рассматривал, как великое благо. Много претензий скопилось у него за последнее время к властям Трущоб, управляющим жизнью таких простых парней, как он. Ему хотелось, чтобы его потребности удовлетворялись полнее. Он полностью разделял лозунг заговорщиков о том, что базовое жизненное пособие должно время от времени повышаться. Разве можно с этим спорить? От себя бы он хотел добавить еще несколько требований. Во-первых, было бы замечательно, если бы ему, ну, не только ему, но и другим ребятам тоже, выделили постоянную площадку для танцев. Он бы смог там репетировать. Во-вторых, он хотел попросить, чтобы пищевые продукты в универсамах выдавали качественные, природные, без генов. В-третьих, он рассчитывал, что ему предоставят защиту от нападок иностранцев. Ради этого стоило выйти на демонстрацию. Лучшей защиты и не придумаешь.

Грегор спросил у пробегавшего мимо Жеки:

— Мы будем протестовать? Против чего?

Жека ответил не сразу.

— Точно не знаю, но, вроде бы, сегодня демонстрация не протестная, а, наоборот, созидательная. Вот, смотри, я тебе лозунг подобрал, понесешь над головой.

Он протянул Грегору картонку, на которой фломастером было коряво написано:

Мы не овощи!

— Что это значит? — спросил Грегор.

— Я не знаю, — признался Жека. — Седов говорит, что это предмет для раздумий.

— Картонка? — удивился Грегор.

— Нет, слова, которые на ней написаны.

Грегор в первый раз в жизни пожалел, что рядом нет Зимина. Раздумья о словах — это было по его части. Будь он здесь, можно было бы у него спросить, что это значит. Но Зимин был далеко.

— Нет ли у тебя других лозунгов?

— Есть, но они, пожалуй, для тебя пока сложноваты.

— Покажи.

Жека ухмыльнулся.

— Я тебя зацепил! Теперь ты точно наш!

Он показал Грегору еще несколько лозунгов:

Мы за всё!

Ломай комедию!

Не злоупотребляй безалкогольными напитками.

Возвращаем права на труд.

Сингулярность, любовь моя!

— Тебе нравится?

— Не все. Последний понравился.

— Этот тебе нести не доверят. Про сингулярность — личный лозунг Седова. Только он знает, что это такое.

— Еще Зимин знает, — вырвалось у Грегора.

— И где он, твой Зимин?

— Далеко.

— Это хорошо. И прошу тебя, не говори Седову о своем Зимине, он конкурентов не любит.

— Хорошо.

После обеда тронулись. Демонстрация началась.

Люди шли молча, старались шагать в ногу. Говорить во время движения было запрещено, и Грегору стало скучно, он спросил у Жеки:

— А почему у тебя нет лозунга?

— У меня другой профиль. Я читаю стихи.

— А что такое стихи?

— Для меня — это рифмованные слова. Хотя я могу ошибаться.

— Зимин бы тебя понял.

— Мы же договорились, ни слова о Зимине.

— Я помню, — сказал Грегор.

Митингующие вышли на площадь перед универсамом. Седов построил народ в правильные шеренги и произнес короткую, но эмоциональную речь. Грегор ничего не понял, только отдельные слова, потому что не прислушивался. Он запомнил следующие из них: солидарность, справедливость, непротивление и решительные действия.