Надежда на счастье - [29]

Он медленно покачал головой:

– Нет, я не думаю, что вы обыкновенная. Мне кажется, вы думаете так же, как я.

– Вы, Конор, очень скучаете по родным местам. Я слышу это в каждом вашем слове. Вам никогда не хотелось вернуться домой?

Хочет ли он вернуться? Конор закрыл глаза и тотчас же увидел туманы, поднимающиеся над полями Дерри. И услышал печальную мелодию ирландской волынки.

– Вопрос не в том, хочу ли я вернуться, – проговорил он, открывая глаза. – Я просто не могу туда вернуться. И никогда не смогу.

В этот день Вернон получил еще одну телеграмму из Нью-Йорка, на сей раз менее вежливую и гораздо более требовательную, чем прежняя. Он чертыхнулся и посмотрел на жену, сидевшую в кресле рядом с ним. Лучи солнца, проникавшие сквозь решетчатую стенку беседки, образовывали клетчатый узор на ее платье, но кружевной зонтик, веер и стакан холодного лимонада помогали ей переносить душную ненавистную жару.

– Ну что? – спросила Алисия. – Что там пишут?

Вернон заставил себя улыбнуться.

– Думаю, твой отец скучает по тебе. Он настаивает, чтобы мы не откладывали свой ежегодный визит.

– Очень приятно, – кивнула Алис. – Без сомнения, он хочет знать, как продвигаются дела с железной дорогой, о которой вы оба мечтаете.

– Если так, – ответил Вернон, старательно скрывая свое раздражение, – то я не понимаю, зачем он настаивает на том, чтобы я проделал такой долгий путь. Он считает что мне нужно встретиться с инвесторами. Думаю, это просто потеря времени. К тому же сейчас я не могу уехать.

– Ну а я была бы рада смене декораций. Здесь ужасно. И я не выношу такую жару. Не понимаю, почему мы не можем жить в Нью-Йорке. По крайней мере, мы могли бы ездить летом в Нью-Порт.

– Ты знаешь почему, Алисия. Тут не всегда будет такая скука. Я собираюсь построить новую Атланту именно здесь. Только наберись терпения.

Вернон знал, что не успокоил жену своим обещанием. Внешне она, может, и выглядела как кусок кремового торта, но воля у нее железная, как и у папаши. И она всегда добивалась своего.

– Мы уже говорили об этом, – сказала Алисия. – И не один раз.

При напоминании о том, что проекту железной дороги уже четыре года, Вернону захотелось выругаться. Но он сдержался. Алисия же молча смотрела на него, ожидая ответа.

– Да, я знаю, дорогая, как много значит для тебя ежегодный визит в Нью-Йорк. Знаю, как ты скучаешь по отцу. Что ж, если ты так хочешь, мы поедем.

Жена улыбнулась.

– Спасибо, дорогой. А я постараюсь быть более покладистой.

Он взял ее за руку.

– Ах, дорогая, даже не знаю, как ты меня терпишь.

– Ты ведь мой муж, и я тебя люблю, – ответила Алисия. – Надеюсь, мы отправимся в путь завтра утром.

Она встала и вышла из беседки. Вернон посмотрел ей вслед. Он до сих пор не знал, как же его жена на самом деле относится к нему. А это было чрезвычайно важно, потому что старик Хирам боготворил свою дочь. Вернон прекрасно знал: если Алисия не будет с ним счастлива, его ждет куча неприятностей.

Откинувшись на спинку кресла, он снова уставился в телеграмму. С каждым месяцем Алисия все больше теряла терпение. Но гораздо хуже, что терял терпение ее отец. Затянувшейся игре с Оливией следовало положить конец. Причем как можно скорее.

А ведь когда-то у них с Оливией были прекрасные отношения. И было время, когда он всерьез подумывал о том, чтобы жениться на ней. Но это было давно, а теперь…

Вернон выругался сквозь зубы, снова вспомнив, как Сэмюел Мейтленд высмеял его, когда он захотел ухаживать за Оливией.

Да, глупо вспоминать о прошлом. Глупо вспоминать о том, что когда-то он хотел жениться на дочери Сэмюела Мейтленда. Поэтому, вернувшись из Нью-Йорка, он сделает все необходимое, чтобы завладеть землей Оливии.

Пока Конор спал, а девочки чистили курятник, Оливия прогуливалась по фруктовому саду. Она убрала опавшие листья и гнилые фрукты с полудюжины гибнущих деревьев. Но, работая, она думала не о Верноне и его жалких попытках запугать ее. Совсем другой гораздо больше занимал ее мысли.

Во время урока чтения накануне вечером Оливия украдкой наблюдала за ним. Он сидел за столом, склонившись над грифельной доской и наморщив лоб от усердия. Недовольный своими первыми попытками что-либо написать, он упражнялся несколько часов подряд. Да, он был очень настойчив. И даже более того – чрезвычайно дисциплинирован.

Она вспомнила, как Конор тогда сказал, что не смог бы вернуться домой. Но что он имел в виду? Разумеется, он тосковал по родине – это было очевидно. Значит, он чего-то опасался?

Когда она принесла чай, он взглянул на нее с улыбкой и кивнул:

– Спасибо, Оливия. – Затем сделал глоток чая и с некоторым удивлением пробормотал: – Знаете, очень даже неплохой чай.

– Мне его присылает моя тетя Элла. – Оливия тоже улыбнулась. – Она знает, что я люблю такой.

– Присылает? А где же она живет?

– В Бостоне. Мой дядя Джеррод служит там в банке. После войны они переселились туда из Алабамы.

Конор сделал еще глоток.

– В Бостоне я и оказался, когда приплыл в Америку. – Он вздохнул. – Сошел с корабля совсем без денег.

– И что же вы делали потом? – спросила Оливия.

– Стоял у причала и озирался, – Конор криво усмехнулся, потом продолжил свой рассказ: – И тут подходит ко мне седой донегалец.