Над Курской дугой - [54]

Одни бомбардировщики, защищаясь, создали оборонительный круг, другие, прижимаясь к земле, стали уходить. И только пятерка «юнкерсов» летела, как на параде, прежним курсом. Аннин совсем близко подошел к ним.

— Атаковать пятерку! — передаю ему.

— Понятно! — отвечает он.

Горит еще один вражеский самолет. Второй Ю-87, подбитый Анниным, шарахается, разгоняя свой же строй.

Бомбардировщики разгромлены. На подходе их больше нет. Задача выполнена.

Что же стало с нашей группой? Там, где только что вела бой пара Карнаухова, висят два парашютиста и, поднимаясь свечой, горит «як». Вокруг него вертится тройка «мессершмиттов». Второго нашего истребителя не видно. Неужели тоже сбили?

Но какой бы теперь уже ни был результат боя, победа за нами. И тем больнее видеть гибель товарищей. Гнетущее чувство закрадывается в душу.

Над нами высоко-высоко, еле видно клубится рой самолетов. Среди них замечаю только одного «яка». Набирая высоту, спешим на помощь. «Яки» кажутся сейчас совсем тихоходными, хотя моторы работают на пределе.

В воздушном бою победа достигается целеустремленным взрывом энергии небольшой группы людей. И вот мы достигли ее, и каждый из нас снова собрал свою волю в комок, готовый к смертельной схватке. Плохо лишь одно: мы разбросаны в пространстве, а при этом взаимодействовать очень трудно. Враг в таких случаях кажется сильнее, чем есть на самом деле.

Но не отступать же после такой удачи?! Надо немедленно собраться и общими силами ударить по врагу. Летчику, дерущемуся на высоте, кричу:

— «Як»! «Як»! Снижайся! Мы ниже тебя.

— «Мессеры!», «Мессеры!..» — тут же раздался тревожный голос в наушниках.

Взглянул на Дмитрия Аннина. Два «мессера» кинулись на него, яростно поливая огнем. Аннин, выходя из-под внезапной атаки, резко крутит свой самолет. Я за ним.

Сверху, со стороны солнца, сваливается еще пара немецких истребителей. Дело плохо: у противника высота. Прозевали! Принимаем испытанный оборонительный маневр «ножницы» и, защищая друг друга, стараемся оторваться от врага.

Вдруг Аннин чуть слышно, с паузами передает:

— Больше не могу, ранен… ослаб… самолет подбит.

— Дима, скорее иди домой, дружище! Не можешь тянуть — садись.

Всю четверку «мессершмиттов» привлекаю на себя. Аннин, пользуясь этим, вырывается из клубка боя и уходит, оставляя за собой струйки серебристой пыли. Очевидно, у него пробит бензиновый бак, и горючее выбрасывает наружу. Гитлеровцы, поняв, что он сбит, не стали преследовать.

Чувство одиночества словно отяжелило мой самолет, мысли, тело. Тоскливо стало на душе. Маневр как-то сразу затруднился. «Удастся ли вырваться!» — тревожная мысль встряхнула силы, нервы, сбила оцепенение. Возвратилась уверенность, а с ней легкость всех движений. «Як» снова стал пушинкой.

Делаю глубокий вираж, зорко всматриваясь в обложившие меня «мессершмитты». Те словно не замечают меня. Что это значит?

Снова настороженно делаю полный вираж, только в другую сторону. Один немец уходит вниз, под меня, другой, с какими-то разноцветными росписями на фюзеляже и с черным носом, — вверх, двое крутятся по сторонам.

Не оставалось сомнения — четверка опытных пиратов будет действовать согласованно и осторожно.

Подумав, решаю снизиться, чтобы ограничить врагу свободу маневра по высотам. Правда, это потребует и от меня аккуратности в пилотировании. Но я ведь один, мне это сделать легче, чем четырем «мессершмиттам».

Судя по всему, черноносый истребитель — главная опасность. С него не спускать глаз.

Едва все эти соображения промелькнули в сознании, а рука уже убрала обороты мотора, машина вошла в глубокую спираль. Враг пока выжидает. И как только у самой земли я резко выхватил самолет из спирали, два «мессершмитта» с разных направлений атаковали меня. Двумя бросками из стороны в сторону уклоняюсь от прицельного огня. Оба истребителя отходят в сторону и летят на параллельных курсах, демонстрируя подготовку к новому нападению. Зачем? Третий «мессершмитт», тоже не сумевший атаковать, на большой скорости проносится надо мной и выскакивает вперед, подставляя хвост, как бы говоря: «На, стреляй!» Явная приманка, знакомая еще по Халхин-Голу.

Понимаю, почему пара так демонстративно летит по сторонам: тоже отвлекает, чтобы я не заметил, откуда готовится решительная атака.

Все мое внимание приковано к четвертому самолету. Он сзади и выше меня, в лучах солнца, и по-прежнему выжидает. А что, если пойти на приманку и показать себя черноносому неопытным юнцом, а потом развернуться и заставить драться на вираже?

Гонюсь за приманкой. Черноносый камнем падает на меня. Из-за солнца я ошибся в определении расстояния, и немец на большой скорости сразу очутился так близко, что мой маневр оказался бы явно непригодным для решительного нападения. Сейчас им можно воспользоваться только для выхода из-под удара.

Атакующий прицеливается. Большая скорость, развитая на пикировании, мешает ему взять на мушку мой «як». А что, если воспользоваться этим и продолжить разыгрывать «слабачка»? Враг будет введен в заблуждение, станет действовать менее осторожно. Тогда пусть сближается, важно не дать ему прицелиться. В критический момент он обязательно отвернет и, имея большую скорость, проскочит мимо меня. На этом его и можно будет подловить. Атака должна быть короткой, огонь — навскидку.