1
Зима в Армении выдалась на редкость суровой. Никто не думал, что сюда, в солнечный край, придут настоящие русские морозы. Снег, как назло, лежал долго, таял медленно. Ненастье задерживало приход весны. Аэродромы раскисли. Мы вынуждены были сидеть в классах и заниматься теорией. Хотя все сознавали важность командирской учебы, без полетов она надоела. Хотелось в воздух. Летчики то и дело поглядывали в небо: по погоде, как по расписанию, идет жизнь в авиации. Погода определяет настроение людей, их мысли и чувства. Она пока главный дирижер в нашем летном оркестре.
И вот наконец небо прояснилось. Солнце щедро залило землю, все засияло яркими красками, зацвело. И, как водится на юге, хорошая погода установилась надолго.
Сегодня у нас необычные полеты. На старте будет командующий Военно-воздушными силами Закавказского военного округа дважды Герой Советского Союза генерал-лейтенант авиации С. П. Денисов, Наша эскадрилья за год в Закавказье хорошо освоила ночные полеты. Почти все летчики с боевым опытом — воевали на Халхин-Голе и Карельском перешейке. Народ опытный, зрелый. Кое-кого надо повышать по службе. Командующему это все известно. Чтобы не ошибиться в назначении, генерал решил еще раз побывать у нас на полетах.
Пятнадцать серебристых машин И-153 («чайки») крыло в крыло вытянулись в одну линию. Перед ними — строй из пятнадцати летчиков, слушающих последние указания командира эскадрильи капитана К. Д. Кочеткова.
С Константином Дмитриевичем я познакомился еще в Монголии. После разгрома японских захватчиков нашу разведывательную часть расформировали, а меня назначили комиссаром эскадрильи, которой он командовал. С тех пор и работаем вместе. Обычно спокойный, уравновешенный, он сейчас волнуется. Чистое, моложавое лицо в возбужденном румянце. В мягком голосе слышны хрипловатые нотки. Смелый летчик, душевный человек, он почему-то тушуется перед старшими командирами.
Видно, не каждый может выглядеть перед начальником таким, каков есть на самом деле.
Комэска повернулся в сторону штаба полка. Оттуда, из-за белого двухэтажного дома, должен появиться командующий. Но его пока нет. Константин Дмитриевич, видно, довольный этим, улыбается:
— Задерживается начальство. Наверно, явится, когда начнем ночные полеты. — И, прежде чем распустить летчиков, еще раз окинул взглядом горизонт: не портится ли погода? Небо чистое, будто только что вымыто.
Весенние теплые сумерки медленно опускались на землю. Аэродром, словно бледно-розовой изгородью, окружили цветущие сады. За ними вдали — зубчатый горный горизонт, прозрачный от края до края. Только там, где раскинулся завод «Каучук», в небо поднимался черный дымок.
— Это ничего, летать не помешает, — заметил Кочетков и взглянул на меня: — Как, комиссар, начнем?
Константин Дмитриевич, несмотря на то что уже были введены заместители командиров по политической части, называл меня по-прежнему. Сейчас он вряд ли нуждался в моем согласии, просто хотел убедиться, не опрометчиво ли начинать полеты без командующего.
— Разрешение уже дано…
— Так-то это так… — словно про себя сказал Кочетков, и задумался. Его небольшая фигура, выражавшая нерешительность, показалась мне еще меньше. Потом он опять повернулся в сторону штаба полка, где по-прежнему никого не было, и подал команду:
— По самолетам!
Одна за другой машины отрываются от земли, устремляясь в безоблачную даль. Вечерний воздух густ и спокоен. Такое ощущение, будто ты не летишь, а плывешь по чистой глади спящего океана — кругом берега с причудливыми нагромождениями гор, со снежными вершинами. Под тобой движется темнеющая земля, на нее опускается ночь.
Набираю высоту. И вот уже долина Аракса. Здесь по реке проходит государственная граница с Турцией. Держусь от темной извилистой ленты подальше. Как ни близко аэродром от Турции, мы ни разу не нарушали границы. Неприкосновенность соседнего государства для нас — закон.
Прохожу над Ереваном. В городе зажглись огни. Темнота сразу стала еще гуще, приборы в кабине сливаются. Включаю специальную подсветку. Фосфоресцирующие стрелки и циферблаты сразу озаряются бледно-синим светом.
Направляюсь в зону техники пилотирования. Сейчас мы особенно много занимаемся высшим пилотажем. Дело в том, что кем-то из старших начальников было запрещено выполнять ряд фигур высшего пилотажа, так как большинство их якобы редко применяется истребителями в бою. Недавно этот странный приказ отменили, и теперь мы старательно восполняем пробел в боевой подготовке.
Высота три тысячи метров. Самолет направляю носом на аэродром. Под левым крылом — город. Центр — площадь Владимира Ильича Ленина — выделяется в море огней разноцветным сиянием. Впереди темнеющую синеву неба разрезают два острых зуба Большого и Малого Арарата. Кажется, горы совсем близко, но зрительное впечатление на расстоянии обманчиво: до этих гигантов шестьдесят километров. Правее в своем величавом спокойствии застыл Алагез, укрытый белым зимним ковром. Алагез облетан нами вдоль и поперек. Эти горы самые высокие, и солнце еще освещает их макушки. Все остальное на земле уже утопает во мраке ночи.
