Начало - [25]

— Какое самое главное препятствие в бою?

— Противник…

— Огонь…

— Стрельба…

— Колючая проволока…

— Артиллерия…

— Все верно. Эти поражающие факторы воздействуют на бойца. Но. Самое главное препятствие — это страх. Точнее — не сам страх, а его сковывающее воздействие на бойца. Медленно двигающийся, медленно думающий боец — отличная мишень для врага. Поэтому наша первоочередная задача — продумать, предоставить методики, как преодолеть сковывающее действие страха. Заметьте — не как преодолеть страх, а как преодолеть его негативные последствия.

— А разве могут быть позитивные?

— Конечно. Страх мобилизует организм, заставляет его действовать быстро и эффективно, на взводе. Конечно, если тот же страх не парализует этот самый организм. Вот на то, чтобы превратить страх в активность, а не ступор, и надо направить наши мысли. Обратите внимание — я не говорю "победить страх" — я говорю "победить негативные последствия страха". Страх можно и не победить, но если он не мешает действовать эффективно — то пусть будет. Он и сам уйдет, когда человек начинает действовать.

— Да мы ничего не боимся!!!

— Я не сомневаюсь, что все так и будут говорить. Но будут ли все так чувствовать на самом деле, наедине с собой? Нет. Кто из вас видел, как боец сидит и трясется от страха, вместо того, чтобы стрелять в противника?

— Да все видели этих трусов.

— Все видели. Вот только — не трусов, а людей, не справившихся со своим страхом, точнее — повторю — с его последствиями.

— Да расстреливать надо таких — и вся недолга.

Опять этот бригадный комиссар вставил свои ржавые пять копеек. Ну что за человек?

— Хорошо. Расстреляем трусов. Сколько их? процентов двадцать? тридцать? Да пусть даже пять — это все-равно много. И эти люди, большинство из них, могут справиться со своим страхом, только не знают как. Потому что командиры их не научили. И, предоставив им такие методики, мы увеличиваем нашу численность на пять процентов. Минимум. Всего-лишь приложив некоторые усилия, чтобы подумать — как это можно сделать. Мне кажется, результат стоит затраченных усилий, не так ли?

— Так.

— А если уж и расстреливать, то за плохую подготовку бойцов со стороны комиссарских работников. А? Тимофей Ильич? Как Вам такое предложение? Ведь кто как не институт комиссаров должен воспитывать бойцов в духе беззаветной преданности и смелости в бою? С них прежде всего и спрос.

— Так если он никак не может…

— Значит, плохо старались. Вспомните слова Надежды Константиновны — "нет плохих учеников — есть плохие учителя". И прошу об этом не забывать. Так как наказывать ученика расстрелом за то, что ему попался плохой учитель — это знаете ли ни в какие ворота… Так что — все еще хотите расстреливать трусов? Или же все-таки подумаем, как сделать из них ответственных бойцов?

— Посмотрим…

— Тимофей Ильич, некогда уже смотреть!!! Смотреть надо было раньше! Сейчас надо действовать. И я рассчитываю в этом вопросе на помощь в том числе политработников. И не только на помощь, но и на непосредственные действия. Так как — поможете? Или будете настаивать на расстрелах?

— Да…

— Что "да"?

— Помогу.

— Только Вы? или и остальные политработники тоже помогут?

— Все поможем.

— Ну вот, другое дело…

Нет, мне определенно начинало нравиться давить таких как этот твердолобый Ильич. И ведь мужик-то неглупый, но мозг включает редко — все больше норовит взять нахрапом и передергиваниями. Ну и получает той же монетой. Только в отличие от него, у меня за спиной успешная организация советской власти в тылу врага, а у него — только его разбитая часть. Вот и норовит прибрать "мое" под себя, чтобы реабилитироваться в глазах начальства, да и в своих собственных — "уж я бы показал, если бы командовал". По-человечески я его понимаю, но относиться к нему по-человечески в таких пикировках — это означает поставить под удар все сделанное нами, всех тех людей, которые сейчас находятся под моим руководством. Позволить такого я себе не мог. Поэтому при разговорах с комиссаром я постоянно держал в голове, что нельзя относиться к нему как к человеку — только как к неразумному существу, которое хочет все испортить. Это позволяло держать во время разговора необходимую жесткость, иногда даже жестокость — такие только под это и прогибаются — когда получают встречную жестокость, направленную на них. Как в анекдоте — "а нас-то за что?". Она зиждется на ощущении, что ты можешь сделать с этим человеком все что угодно не взирая на последствия. Вот когда ты ощущаешь по отношению к такому человеку, что ты можешь и готов его убить даже если тебя после этого посадят а то и убьют — они это отлично чувствуют и как-то себя сдерживают, хотя по факту они такие же отморозки. Главное — ощущать эту готовность. А убьешь или нет — это дело десятое. На твой выбор. Они боятся произвола по отношению к себе. Тем более что по отношению к комиссару я имел возможности исполнить этот произвол. Причем это даже будет оформлено по закону — мои гражданские и военные юристы могут подвести статью под любого. Не факт, что потом претензий все-равно не предъявят. И не факт, что юристы не расколются в подтасовывании статей — тут еще надо будет работать — как по подбору юристов, так и по их прикрытию от наездов. Но то, что прямо здесь и сейчас комиссар в моей власти — это факт. И он об этом знает, потому и не лезет совсем уж на рожон.