Начало - [97]

Пожарники все еще заняты тушением тлеющих углей, когда Лютер надевает противопожарный шлем с дыхательным аппаратом и, пройдя мимо трупов собак, сквозь пенистые фонтаны шлангов ступает в обгорелый дом.

Прихожая, вся в жирной копоти, сильно задымлена и обильно припорошена золой и сажей. Окна лопнули от жара. Все здесь насквозь промокло (и откуда столько воды?). На голову сеются брызги и стекают ручейки; дыры в стенах обнажают розовый изоляционный материал. Того и гляди, обрушится взбухший потолок.

Наверху Лютер находит детскую спаленку — кроватку, матрасик для переодевания. На металлической вешалке — одежда крошечных размеров, для девочки и мальчика. На некоторых вещах все еще висят ярлыки с ценами. На стене — обгорелая репродукция с изображением Винни-Пуха. В кроватке одиноко лежит старый-престарый, мокрый-премокрый плюшевый мишка. Лютер задумчиво на него смотрит.

Дальше идут две спальни для взрослых. Набрякшие водой постели, сожженная одежда — все сбрызнуто жидкостью для разжигания и предано огню.

Внизу — библиотека. Нацисты. Евгеника. Разведение собак. Биология. Опаленные портреты бонз национал-социализма; Шпеер, Гитлер. Благородные собаки…

Криминалистам здесь явно ловить нечего.

Кухня от огня пострадала меньше. Сырости и дыма хватает и здесь, но оба окна, даром что в темных штрихах сажи, все же уцелели и не лопнули.

Лютер заглядывает в кладовую, в которой складированы консервы всех видов. Он осматривает шкафы. Кастрюли, сковородки… В высоком посудном шкафу возле кухонной двери обнаруживается стерилизационный набор с несколькими почерневшими бутылками реагентов.

Лютер открывает холодильник, и там, на полках, обнаруживает целые ряды почти нетронутых детских бутылочек: молоко, питательные смеси. Одну из них он вынимает из холодильника, взбалтывает и с бьющимся сердцем подносит к лицу, что, по сути, бессмысленно: перед глазами — словно непроницаемый экран.

Лютер обыскивает весь холодильник и находит надкусанную плитку шоколада с отпечатками зубов.

Кто-то из пожарных ведет его через укрепленную дверь вниз, в подвал. Сверху надгробием нависает гнетущая громада дома. Вдвоем они пробираются по темному подземному коридору, сквозь тяжелую завесу дыма. Лютер сосредотачивается на своем дыхании, тайком опасаясь, как бы не запаниковать в этом склепе.

Коридор выводит к подобию бывшего овощехранилища, где в конце их встречает еще одна укрепленная дверь. Пожарник ее отмыкает. Внутри — койка. Рядом — книжная полка. Лютер смотрит на поврежденные водой книги. Без перчаток к таким не хочется и прикасаться. В привидения он не верит, но создается впечатление, что предметы, пропитанные человеческим отчаянием, сохраняют в себе его горестные следы.

Это жуткое подземелье Лютер покидает, чувствуя, как в ушах отдается быстрый, громкий стук сердца. Поднявшись, выбирается наружу. Взвесь воды из шлангов окружает голову туманным ореолом. Земля вокруг взбита в грязь. Сверху стрекочет вертолет.

Из радужного облака влаги показывается Роуз Теллер.

— Ну что? — с ходу спрашивает она.

— Ушел. И Мия вместе с ним.

— Уфф. Нет худа без добра.

Ему на это остается лишь хмыкнуть. Плюмажи дыма, что поднимаются над домом, на фоне бледного купола лондонского неба уже теряют свою густоту.

— Ему ведь надо как-то выбираться из Лондона, — прикидывает Лютер.

— Может быть, его сын чем-нибудь поможет нам? Скажет, куда он мог направиться?

— Мэдсен ему ничего не говорил на этот счет, — хмуро отвечает Лютер.

На мокрой лужайке, как грибы после дождя, проглядывают трупы собак. Прикрыв ладонью рот, Лютер подходит к одной из них. Опускается на колено.

Мелькает и тут же исчезает смутное воспоминание о том, как он когда-то вот так склонялся над трупом собаки, — кажется, это был желтый ретривер, — в чьем-то подъезде или прихожей.

А у этого питбуля прострелено плечо. Видимо, чуть позднее кто-то из службы антитеррора подошел и из жалости влепил ему пулю в голову. Пуля прошила псу череп и ушла в землю. У собаки отсутствует часть верхней губы. Причем шрам это старый, давно затянувшийся. Нос тоже изувечен.

Лютер указательным пальцем проводит по собачьей шкуре — через латекс перчаток все еще ощущается живое, но уходящее тепло. Грудь и бока испещрены старыми шрамами. Лютер ласково похлопывает собаку, проводит против шерсти, чувствуя, как она с приятной упругостью сопротивляется под рукой.

Затем он подходит к следующей собаке — пегой, с белым пятном. Этому псу пуля снесла полморды, так что шрамов не разобрать. А впрочем, вот они, веревками идут по спине и ребрам. Сильно повреждены задние лапы.

В третьей собаке больше от стаффордшира, чем от питбуля. К собакам у Лютера отношение такое же сентиментальное, как у Рида к старым солдатам. Особенно к стаффам. У них есть качества, поистине достойные восхищения. Например, стафф не на жизнь, а на смерть будет биться за ребенка. Вцепится в обидчика и не отпустит.

Лютер широкими шагами обходит дом с тыла, приближается к длинному гаражу, заходит внутрь. По обеим сторонам гаража тянутся вольеры, полные взбешенных дикоглазых собак. Псы мечутся, остервенело кидаются на сетку, скалят зубы, кровожадно вращают глазами. Но при этом совершенно не лают.