Начало - [94]

— Тот самый, который ты ему дал, — невозмутимо вставляет Рид. — И по которому баллистики определят, что он использовался еще в нескольких преступлениях, в том числе и в убийстве.

— В двух убийствах, — уточняет Лютер.

— Ах да, точно, — соглашается Рид. — В двух.

Крауч пялится на них в ужасе.

— Вы не можете этого сделать, — лепечет он. — Не можете.

Тишина в ответ.

— Черт, — теряется Крауч. — Что же мне делать?

— В тюрьму идти.

— Я в тюрьму не могу. У меня фобия.

— Это что-то новое, — усмехается Рид.

— Нет, правда. Это такой синдром. У него и название есть.

— Не сомневаюсь.

— Собственно, поэтому мы и здесь, — говорит Лютер. — Чтобы дать тебе один совет.

— Я никак не возьму в толк. Что сейчас происходит? Не могу понять, что вы такое несете. Загадками какими-то изъясняетесь.

— А ты успокойся и слушай, — говорит Лютер. — И говори потише.

Крауч успокаивается и слушает. И говорит потише.

— Здесь, Джулиан, тебе ловить больше нечего, — констатирует Лютер. — Ты это знаешь. Причем уже давно.

Тебе, наверное, самому все это обрыдло. Все это дерьмо, которое ты взбиваешь, чтобы удержаться на плаву Кредиторы, бывшие жены, залоги, банковские займы, упрямые жильцы. Кошмар какой-то. На твоем месте я бы знаешь что сделал?

— Нет.

— Вызвал бы своего бухгалтера. А затем поехал в Хитроу и взял билет. Причем на первый же рейс. И чем скорее, тем лучше.

Крауч, помаргивая, смотрит:

— Вы предлагаете, чтобы я покинул свой дом?

— А ты догадлив, — говорит Лютер.

— И все из-за того старика, что не хочет съезжать?

На это Лютер не отвечает. Он занят тем, что отвинчивает малинового цвета крышечку на склянке с солодовым уксусом. А затем снова завинчивает.

— Или это из-за того, что без меня против вас никто не выдвинет обвинений?

Лютер отвечает широкой улыбкой. В этот момент в кармане у него вибрирует сотовый. Эсэмэска от Хоуи: «Патрик пришел в сознание».

Телефон Лютер прячет обратно в карман.

— Тонгу мы упрятали на тридцать шесть часов, — говорит он. — Этого достаточно, чтобы тебе собрать чемоданы и смыться. По истечении этого срока мы его допрашиваем, и он делает заявление, и вот тогда у тебя все будет плохо, как никогда.

Лютер выбирается из загородки, вытирает рот бумажной салфеткой, комкает ее, бросает посреди стола и уходит.

Рид, доедая порцию, чуть задерживается. Затем хлопает Крауча по плечу.

— Счастливых странствий, придурок, — напутствует он и уходит следом за Лютером.

Генри спешит в гараж.

Проходя мимо собак, он чувствует на себе взгляды их плоских янтарных глаз. Псы доверчиво ждут, чтобы им кинули кролика или кошку.

Но сейчас Генри их игнорирует и бежит трусцой к металлическому сейфу в дальнем конце гаража. Открыв его ключиком, делает спешную ревизию содержимого: дексаметазон, таливин, кодеин, новокаин, пенициллин, тестостерон, кетамин. Тут же хранятся катетеры, иглы, шприцы, рулоны марли, перекись водорода, бетадин, хирургические иглы, пистолет для скрепок, механизм разгибания скоб, хирургические ножницы и щипцы. В дальнем запыленном углу стоит небольшой баллон с кислородом — тронутый ржавчиной, но все еще годный.

На чердаке находится большой пустой оружейный ящик. В шкафчике под раковиной оптовая упаковка клейкой ленты (ее мало никогда не бывает).

Наличие инвентаря действует успокоительно. Генри его пересчитывает, потом пересчитывает еще и еще раз. Пересчитав трижды, он решает, что делать.

Готовя первый шприц амфетамина, Генри мысленно извиняется перед собаками.

Глава 25

Рид тормозит такси. Через двадцать минут он уже в цеху. По прибытии выясняется, что его стол оккупировал Бенни Халява.

— Извини, — оправдывается Бенни.

— Да брось ты.

Свой мокрый плащ Рид набрасывает на спинку Лютерова кресла и сразу же лезет в компьютер.

— Как шея? — интересуется Халява.

Рид покручивает головой в обе стороны, показать, насколько ему теперь лучше.

Лютер кивает констеблям в форме, дежурящим у дверей, и, пригнувшись под притолокой, бесшумно ступает в палату, где лежит Патрик. В руках Лютер держит тонкую кожаную папку.

В помещении царит искусственный зеленоватый сумрак. Парнишка подключен к вентилятору и кардиоаппарату. Здесь же на пластиковом стуле сидит и клюет носом Хоуи. Поздновато заметив Лютера, она всполошенно вскакивает со стула, стряхивает дрему.

— Он уже заговорил? — осведомляется Лютер.

— Нет.

Лютер покачивает головой, словно в укор самому себе: дескать, ну и вопрос. Делает шаг в сторону кровати, где под морфиновой капельницей лежит скрытый под бинтами паренек.

Уловив постороннее присутствие, тот приоткрывает глаза. Лютер пододвигает стул поближе и наклоняется к парню.

— Ты, возможно, думаешь, что я испытываю к тебе сострадание, — говорит он. — Да, я и в самом деле его испытываю. Отец поступил с тобой жестоко. Но ведь каждый, кто когда-то кого-то убивал, в свое время тоже был ребенком. И все в конце концов возвращается к тебе: то, что творил с людьми ты, теперь сотворили с тобой. Хотя ты можешь нам помочь. Помочь нам воспрепятствовать злу.

Голова паренька шевелится на подушке. Он пытается отвернуться.

— Я знаю, ты любишь его, — продолжает Лютер. — И не хочешь, чтобы с ним произошло что-нибудь дурное. Просто не можешь иначе. Да, такое бывает. Любовь у людей — своего рода механизм выживания. Иногда мы любим тех, к кому привязаны, просто потому, что в них нуждаемся. Без всякой задней мысли, как собаки. И в то же время это не значит, что тебе по нраву было то, что вы творили с ним на пару, все те жуткие вещи. Догадываешься, откуда я об этом знаю?