Начало - [70]

— Старший мой внук в Австралии, — говорит Билл. — Уехал в начале девяностых, слесарем. Там на рабочие профессии был спрос, зазывали изо всех сил. Он мне сказал: «Дед, поехали, с нами жить будешь». Да женка его воспротивилась. Что ж, ее можно понять.

— А остальные?

— У меня и адресов-то их нет.

— Ты на чипсы налегай да носом не клюй, — шутит Лютер. — А то вон у тебя уже на груди картошка проросла.

Билл опускает голову. Плечи у него сотрясаются. Он плачет — медленно, горько.

— Билл? — тревожно спрашивает Лютер. — Ты в порядке, дружище?

Старик в ответ лишь сжимает и разжимает свои шишковатые кулаки.

Лютер отходит к раковине, смывает с пальцев жир от картошки, вытирает руки старым чайным полотенцем (сувенир реликтовых времен, память об однодневной поездке в Блэкпул). Опускается рядом со стариком на колени, похлопывает его по спине.

— Эй, — тихонько говорит он. — А ну-ка, ну-ка!

Когда Билл более-менее унимается, Лютер говорит:

— Давай-ка я тебе чайку заварю.

Старик, шмыгая, утирает нос и ведет бровью в сторону буфета:

— Там у меня бутылочка есть.

Лютер приносит оттуда с полбутылки виски, наливает немного в мутноватый стакан:

— Так что же все-таки произошло?

Лицо Билла в обрамлении седых бакенбардов выглядит изможденным.

— Эх, не надо было звонить копам, — понуро вздыхает он. — Вроде вы все добра хотите, а на деле одна беда получается. Вас позвал и вон во что вляпался.

Лютер собирает остатки рыбы и жареной картошки, сует в мусорный пакет; заматывает его на узел и выставляет в коридор, думая вынести в мусорный бак.

А старик все шмыгает. Лютер таращится на мусорный пакет. Устал настолько, что уже никакие мысли в голову не идут. И тут до него доходит.

— Билл, — спрашивает он, — где собака?

Глава 20

В девятнадцать сорок семь на Хай-роуд в Чизвике Стефани Далтон забирает с вечерних драматических курсов Дэна, своего старшего сына. Дэну пятнадцать, и он хочет стать актером.

Стеф и Маркус всей душой за любое выбранное им поприще, но на какую карьеру по нынешним временам можно вообще рассчитывать? Банковские менеджеры и те что ни день вылетают в трубу.

Сама Стеф в юности хотела стать учительницей, но в двадцать один год неожиданно для себя подалась в модели; более того, сделала скромную, но сравнительно успешную карьеру (в основном участие в каталогах), заработала кое-какие деньги, устала от всего этого и наконец ретировалась, посвятив себя детям. Когда Дэн и Мия немного подросли, Стеф почувствовала, что больше не хочет носиться весь день по дому неприкаянной домохозяйкой.

Она организовала фирму по уборке домов, назвав ее «Зита» (в честь святой покровительницы приборки-глажки-стирки, а также, очевидно, тех, кто теряет от дома ключи, — впрочем, насчет последнего на сайте фирмы ни гу-гу). После того как «Зита» встала более-менее на ноги, Стеф основала «Рукодельницу», предоставляющую ремонтные услуги мастерами исключительно женского пола и исключительно для женской клиентуры. В «Рукодельнице» дела поначалу складывались не так гладко, как в «Зите», но зато потом фирма доросла до франчайза.

И теперь по всей стране дочки и матери, подруги и жены, а также молодые родительницы разъезжают в беленьких фургончиках-«ситроенах», появляясь везде, где нужно починить кран, проводку или наклеить обои. И Стеф этим по праву гордится.

Правда, основательно подгаживает общий спад, ну да ничего, как-нибудь выкрутимся. Все образуется.

А вот Дэн желает стать актером. У него и внешность соответствующая, — правда, пока еще не до конца сформированная, полуподростковая. Свою индивидуальность он подчеркивает длинной свободной челкой и особенной манерой ношения рубашки. А поскольку он к тому же берет соответствующие уроки, в голосе и походке у него появилась определенная уверенность. Непонятно, правда, настоящая она или наигранная, но в этом, несомненно, есть соль.

Дэн появляется из обшарпанного подъезда, и Стеф помаргивает ему фарами. Он машет в ответ и, съежившись в своем пальто, трусцой перебегает дорогу.

Стеф тянется открыть ему пассажирскую дверцу. Дэн прыгает на сиденье, принося с собой холод и сырость вечера. Возится, пристраивает у себя на руках курьерского вида сумку.

Стеф внимательней обычного вглядывается сыну в лицо. Актер из него пока еще не очень хороший.

— Что-нибудь случилось? — спрашивает она.

— Ничего.

Ей хочется ласковым движением убрать челку у него с глаз. Но она знает, что это его смутит.

— Нет-нет, — говорит она, улыбаясь, — ты явно что-то утаиваешь. Я ведь все вижу.

— Да так. К нам тут агенты забредают, — делится он. — Профессиональные, понимаешь? Ну, мы их и пытаем насчет бизнеса.

«Ох уж этот бизнес», — мысленно вздыхает Стеф, одновременно и негодуя, и блаженствуя от любви к сыну.

— А после занятий, — продолжает Дэн, — мы устраиваем, как бы это сказать… перформанс, что ли. Лучшее от нашего класса. Так вот, меня выбрали играть Розенкранца.

— О боже мой! — восклицает Стеф. — Вот это да! Невероятно!

Сын в ответ на ее слова лучится улыбкой. Такое чистое и красивое лицо — ну просто фавн на залитых солнцем лугах. Уже не ребенок, но еще и не взрослый.

— Ты только папе не звони, — просит он. — Я ему сам хочу сказать, когда приедем домой.