Начало - [68]

— Надо было мне позвонить, — говорит он, — надо. А я вот замотался. Скверно все вышло.

— Из-за ребенка?

Их глаза встречаются.

— Дети всегда все усложняют.

Она протискивается мимо него, открывает холодильник, достает оттуда початую бутылку вина.

— Я же предлагал, а ты не захотела.

— А сейчас передумала. Так что выпью. Могу же я передумать.

Она наливает себе стакан. Лютер ждет, затем спрашивает:

— Что это значит?

— Ничего.

— Ничего означает всего лишь ничего.

— Значит, так оно и есть. В смысле, ничего.

Она машинально передает ему бутылку с криво воткнутой в горлышко пробкой. Он ставит бутылку обратно в холодильник и захлопывает увесистую дверцу.

Зои залпом осушает бокал и оборачивается к Лютеру:

— Нам надо поговорить.

— Мы вроде бы уже говорим.

— Не об этом. О нас с тобой.

— И что же такое с нами?

— Думаю, ты знаешь. В глубине души ты не можешь этого не знать.

— Знать что?

— Джон, перестань ерничать. Ты же знаешь, что я этого не выношу.

— Не выносишь чего, Зои? Я не понимаю, о чем ты говоришь.

— Об этом браке, — отвечает она.

Ноги у Лютера слабеют, и он вынужден сесть.

— То есть о том, что ты замужем за мной?

— Нет. Я… о том, как мы с тобой живем.

— Не понимаю. Нет, Зои, я правда не возьму в толк, что ты хочешь мне сказать.

— Ты знаешь, о чем я. Я это говорю тебе уже годы. Годы… Причем все громче и громче.

— Ты в самом деле собираешься это сделать? Прямо сегодня?

— Серьезно, Джон: а когда я, по-твоему, должна тебе это высказать?

— Не знаю. Наверное, можно найти более подходящее время.

— А когда оно наступит, это время? Я ведь много раз пыталась это делать, но ты просто никогда не слушаешь. Поворачиваешься всякий раз ко мне спиной, снова и снова.

— Если ты насчет отпуска за свой счет…

— Разумеется, это не насчет этого дурацкого отпуска за чей бы то ни было счет.

— Я тебе говорю — Богом клянусь, понимаешь? Богом! Я подавал запрос. Черт возьми, я даже пытался сегодня уволиться.

— Ты не понимаешь, — перебивает она, — и не слушаешь. Никогда. Ты думаешь, что слышишь меня, а на самом деле — нет.

— Ну ладно, — сдержанно говорит он, — вот он я, слушаю.

— Этот отпуск был не просьбой с моей стороны, — говорит она. — Это был ультиматум.

— Не понимаю, хоть убей.

Она горько смеется.

— Решила посмотреть, выполнишь ли ты обещанное хотя бы раз. А ты этого так и не смог. Говорил, что попытаешься, и все повторял мне это, повторял. Но так и не сделал. И наконец я сказала себе: попрошу его еще раз. И если он снова солжет, я буду знать, что он будет лгать мне всегда. Будет постоянно говорить то, что я хотела бы слышать, день за днем, но все это только пустые слова.

Лютер выглядит уязвленным, и Зои становится жаль его.

— Что бы ты сейчас ни собирался сказать, лучше не говори. Потому что это будет ложь.

Она ждет, что он скажет. Но он вместо слов лишь массирует лоб ладонью. Делает вдох. И произносит:

— Я знаю.

— О чем? — оборачивается она.

— О ребенке.

— Каком ребенке?

— О нашем.

Лютер встает и идет к холодильнику. Открывает емкость со льдом, достает кубик. Натирает им лоб. Талая вода стекает на рубашку.

Он захлопывает холодильник. Его бьет крупная дрожь от ступней до кончиков пальцев рук. Эта дрожь передается и его голосу, за что он себя ненавидит.

— Я нашел тот пластиковый стаканчик, — говорит он, — за корзиной в санузле. Я даже не понял сразу, что это, — подумал, какая-то штука для термометра. Оказалось, что нет. И меня это встревожило. И не давало мне покоя, сам не знаю почему. Надо было, наверное, ту мензурку просто выбросить, так ведь нет же — я таскал ее с собой в кармане чуть ли не целую неделю. А затем вдруг — раз, и все понял. Будто что-то включилось. Я понял, что это такое. Пошел в аптеку, купил там три самых популярных тестера для беременности. Ты оказалась молодцом: взяла самую продвинутую марку. Очень предусмотрительно.

Зои одним глотком опорожняет бокал. Наливает еще.

— Это был мой ребенок? — задает вопрос Лютер.

— Ну а чей же еще, — нервно отвечает она и невзначай опрокидывает бокал.

Оба молчат, пока Зои скатывает комом несколько бумажных салфеток.

— Боже мой, Джон. Почему ты тогда ни о чем не спросил?

— Ждал, когда сама расскажешь.

Зои, закусив губу, вытирает пролитое вино. Набухшие салфетки она скидывает в ведро с педалькой и полусадится на разделочную столешницу. Она оттягивает волосы назад, но, оказывается, их нечем перехватить. Она чертыхается.

Лютер сидит на кухонном стуле, уперев в колени локти. Взгляд устремлен на геометрический орнамент света и тени на кухонном полу: черное, белое, десяток оттенков серого.

— Так что же произошло?

— Ничего. Я его потеряла.

— Почему не сказала мне?

— А как ты думаешь, почему? Ты же вечно занят.

Он болезненно прищуривается, услышав эти неожиданно жестокие слова.

— Послушай, тут и рассказывать-то нечего, — говорит Зои. — Я была беременна, затем началось кровотечение, и вот я уже не беременна. День провела в больнице. Ты в тот вечер и дома не появлялся.

— Я думал, ты сама прервала эту беременность.

— С чего это вдруг?

— Потому что была беременна, и вдруг уже нет. А мне ничего не сказала.

— Ты не давал мне возможности.

— Ты никогда их не хотела. Детей.