Набережная - [12]
Алена(нашла наконец в сумке Любины письма, протянула их Зое). Вот! Муся на почте отдала, обратно вернулись, адресат не востребовал…
Тетя Зина(испуганно). Мамочки! Я ж за всю жизнь столько писем не получала!..
Зоя(Любе, в замешательстве). Ты?!
Люба(выхватила из рук у Алены письма). Кто тебе велел? Чужие письма!.. Я еще Муське все волосики за это пересчитаю, нейлоновый парик придется покупать!.. (Бросила письма к ногам Зои.) На! Для тебя старалась!
Тетя Зина. Девочки, девочки! Народ по набережной ходит!
Люба. Я-то мечтала — хорошо, мне в жизни счастливый номер не выпал, слон этот самый, только что из бани, так хоть тебе, хоть ты за меня попользуешься! Хоть у тебя будет все иначе, красиво, чисто… И если б кто мне сказал — руки на себя для этого наложи…
Тетя Зина(всплеснула руками). Типун тебе на язык!
Люба. … минуточки бы не сомневалась!
Алена. Ври, Любка, да знай меру!
Люба(с неожиданным ледяным спокойствием). Не верите? Тебе доказательства вынь да положь?.. Так чего Любка для хорошей компании не сделает, для лучшей подруги?! (Выхватила из сумки стартовый пистолет.) Плохо меня знаете!
Все отскочили от нее в испуге.
Тетя Зина. Любка! Любка, бешеная!..
Алена. Любочка, что ты?! Любочка!..
Зоя. Я ж ничего такого… Я ж ничего не знала!..
Алена. Любочка, не надо!
Тетя Зина(закрыла лицо руками). И ведь стрельнет, зараза! Она на все способная!
Люба. А вам этого и надо, да? Ждете не дождетесь!.. (Приставила пистолет к виску.) И очень просто. Раз — и там. Только вот что вам сказать на прощанье перед смертью?..
Все в ужасе застыли в ожидании выстрела.
Ладно, умру молча. (Закрыла глаза, нажала на курок, но выстрела нет — осечка; с искренней обидой.) Ах, оставьте!.. Даже на это у меняя в жизни удачи не хватило!
Тетя Зина(открывает лицо). Не балуй, шалая! Милицию вызову! Много на себя берешь!
Зоя. А если б стрельнул?! Страшно подумать!
Алена. Хоть бы ты, Любка, о других подумала, прежде чем стреляться!
Люба(навела на них пистолет, кричит страшным голосом). А ну, ложись! Хенде хох! Стреляю без предупреждения!
Алена(кинулась за сложенные в штабель пляжные лежаки). Люди! Лю-у-ди-и!..
Тетя Зина(на всю набережную). Ратуйте!..
Зоя. За что, Любочка? За что?!
Люба(опять приставила пистолет к виску; очень серьезно и спокойно). Если по второму заходу не застрелюсь, значит, новая полоса в жизни пошла. (Нажала на спуск, раздался оглушительный выстрел: Люба, оглушенная, постояла несколько мгновений с закрытыми глазами, потом открыла их, сказала очень буднично.) Как минимум, импортные сапоги достану по себестоимости…
Начало апреля — южная, разом, весна. Зацвел миндаль, дрок, посветлела, обновляясь, хвоя сосен и кипарисов. Высокое, безоблачное небо, спокойное море. Скоро закат.
Кафе «Эспаньола» вновь открыто, столы и стулья перед ним стоят на своих местах под разноцветными полотняными зонтами, жезлонги и велосипеды-катамараны перебрались опять вниз, на пляж.
Перед кафе Тетя Зина, в хрустящем от свежести белом халате, наводит порядок и красоту.
На набережной, с голыми, не загорелыми еще ногами из-под ставшего ей за зиму коротковатым форменного платья, с портфелем в руке, появляется Люська. Таясь от матери, смотрит издали на «Эспаньолу».
Тетя Зина(заметила ее; кричит привычно). Люська, опять?! Богом молю! И что тебе на этой заразе, кроме глупостей?.. Ты меня в гроб вгонишь! Уроки не учены, постель с утра не убранная, — нет, ей только бы круги давать вокруг этой посудины ржавой! Марш домой, чтоб я тебя не видела!
Люська пошла было с оскорбленным и независимым видом.
(Неожиданно для себя самой.) Постой! Стой, тебе говорят!
Люська остановилась, повернулась к матери.
(Вышла наружу; стучит кулаком по обшивке «Эспаньолы».) Она ж деревянная! Мертвое дерево! Ты бы о матери подумала! Я ж у тебя пока живая! С ней ты как с родной, с бочкой этой дырявой, а с матерью — ни слова от сердца. Одна радость от тебя — Люська, нельзя, Люська, не смей, Люська, крылышки опалишь — поздно будет!.. (Подошла к ней вплотную; просительно и жалко.) Мало я тебя ремнем учила, мало за косы таскала от материнских моих слез, так где твоя благодарность?
Люська только пожала плечами.
Или для тебя не она деревянная, а я? Так ты так прямо и скажи, чтоб я хоть знала!
Люська отрицательно покачала головой.
Или тебя в даль, куда глаза глядят тянет, чтоб ей пусто было?
Люська утвердительно качнула головой — мол, тянет.
Так не обязательно в матросы! Окончишь хоть восемь классов, если в техникум не хочешь, — сама тебя в буфетчицы на приличное судно устрою. Хоть не зря от качки мучаться!
Люська отрицательно покачала головой — мол, не хочу.
Чего тебе надо?.. Родной матери ты можешь поднатужиться — сказать словами, чего тебе надо?!.
Люська виновато и с жалостью пожала плечами.
(Махнула безнадежно рукой.) Что ж, помолчим. Всю жизнь молчали, родная кровь, еще помолчим. Она все одно свое возьмет, помяни мое слово. А я дождусь, подо мной не горит. Это ее (об «Эспаньоле») подпалить — вмиг в золу рассыпется. А я в огне не горю, в воде не тону. И ты научишься. (Устало.) Марш домой, согреешь суп, в маленькую кастрюльку перелей, второе — на сковородке на плите. Не смей всухомятку, язвы только мне от тебя не хватало! Иди! И чтоб больше — ни ногой!
Пьеса Ю. Эдлиса «Прощальные гастроли» о судьбе актрис, в чем-то схожая с их собственной, оказалась близка во многих ипостасях. Они совпадают с героинями, достойно проживающими несправедливость творческой жизни. Персонажи Ю. Эдлиса наивны, трогательны, порой смешны, их погруженность в мир театра — закулисье, быт, творчество, их разговоры о том, что состоялось и чего уже никогда не будет, вызывают улыбку с привкусом сострадания.
«Любовь и власть — несовместимы». Трагедия Клеопатры — трагедия женщины и царицы. Женщина может беззаветно любить, а царица должна делать выбор. Никто кроме нее не знает, каково это любить Цезаря. Его давно нет в живых, но каждую ночь он мучает Клеопатру, являясь из Того мира. А может, она сама зовет его призрак? Марк Антоний далеко не Цезарь, совсем не стратег. Царица пытается возвысить Антония до Гая Юлия… Но что она получит? Какая роль отведена Антонию — жалкого подобия Цезаря? Освободителя женской души? Или единственного победителя Цезаря в Вечности?