На заре земли Русской - [30]

Дождавшись, пока Всеслав со своими людьми пройдет на Радомиров двор и слуги закроют ворота, Андрей отдал приказ выезжать. Полтора десятка конных с большим обозом сумели пробраться через широкую улицу средь бела дня незамеченными. А после, в посаде, скрываться было уже ни к чему: причины отъезда никому не были интересны.

До Киева предполагалось добраться в три-четыре дня: как раз покуда Изяслав из стольного города не уехал, чтобы застать обоих князей. Изяслава Андрей знал давно, также знал и то, что под его пока еще не твердой, но сильной рукой объединяются племена вятичей и радимичей: и те, и другие — племя многочисленное, людей много, вполне достанет, чтобы указать северянам и кривичам, чья же все-таки земля русская. Полоцкий удел с самых первых дней принадлежал поганому роду Рогволода, Рогнеды и их незаконных потомков, а святая вера князя Владимира, Ярослава и всего честного великокняжеского рода на него не распространялась. Повторяя ошибки отца, Всеслав позволял своим людям кланяться поганым идолам равно так же, как и молиться единому Богу. Оттого и не жаловали его братья-Ярославичи, да и сам великий князь Ярослав относился с должным недоверием: какой же князь из Брячиславова сына, когда он даже обратить свой удел в христианство не может по примеру других, уже данному?

По дороге боярин Андрей повелел завести подводы в посад Менска, дать людям и лошадям отдохнуть полдня, а вечером снова трогаться. Заодно он хотел расспросить знающих, правда ли, что менская дружина присоединится к полоцкой? Сотня ратников никогда не бывает лишней.

— А что, боярин, боишься, как бы не восстали? — молодой кузнец, встретившийся ему первым, белозубо усмехнулся, вытирая грязные закопченные руки о фартук из желтоватой дубленой кожи. — Не бойся, верны люди Чародею, за Киев бояться надо.

— А ты, дурак, почем знаешь? Вот ужо погоди, доберемся до Киева, скажем про тебя князю, — стремянный боярина угрожающе взмахнул лошадиной плетью, но парень с легкостью увернулся, даже улыбаться не перестал.

— Больно надо великому князю на меня глядеть! — сказал он. — Ему бы на своих людей поглядеть да понять, что коли отдаст сыну Киев, так не миновать беды. Но не смею вам на пути вставать, — кузнец насмешливо поклонился и, отойдя на обочину, пошел своей дорогой. Боярин хмуро проводил его взглядом, но ничего не ответил.

— Тьфу, змей! — выругался дядька Ждан. — На Киев замахнулся.

— Куда уж ему, — проворчал боярин. — Едем!

Два следующих дня обоз провел в дороге: от Менска добираться пришлось через Друцк, Туров и старое Владимирово городище. Поговаривали, что в густых лесах между Полоцким и Черниговским уделами хозяйничают лихие люди, разбойные ватаги, и встретить таких означало всего золота лишиться, а то и жизни, коли совсем не повезет. Сделав лишнюю петлю к Турову, боярин рассчитывал проехать безопасно, но на выезде из Владимирова городища понял, что через один лес проехать все-таки придется. Долго спорил с дядькой-стремянным и с сыном, хотел дожидаться раннего утра, чтобы еще раз отдохнуть в городище и выехать с зарей, но те отговорили: мол, и так уже потеряли лишний день, когда б не ехали через туровские земли, давно могли бы быть в Киеве. А день поздней осенью короток, если ехать, так лучше сразу: тянуть ни к чему, а в лесу темно что днем, что вечером.

Решили ехать. Когда въехали в городищенский лес, уже смеркалось, но еще не совсем стемнело, и боярские слуги погоняли коней, чтоб шли скорее: до темноты могли успеть проехать. Но лес густел; вскоре корни, колючие кусты и нижние ветви деревьев так сплелись, что толпе конных проехать было никак невозможно, и дядька Ждан приказал разойтись в длинный строй: тропка была одна, да такая узкая, что даже один конный мог с трудом проехать.

Было тихо: всю округу окутали серые зимние сумерки, гулкая, мягкая снежная тишина. Замерзший лес не молчал, звенел на ветру: хрустел подмерзший наст под копытами у лошадей, тихонько позванивали бубенцы на упряжках, затянувшиеся тонкой корочкой льда от замерзшего пара, печально выл ветер, цепляясь своими невидимыми крыльями за полуобнаженные изогнутые черные ветви. Вдруг что-то коротко свистнуло мимо боярской шапки, и в деревянную дугу обоза вонзилась стрела с пестрым оперением. Воткнулась остро отточенным наконечником и задрожала, запела в плотном морозном воздухе…

— Молодец, — шепнул Иван, с медвежьей силой хлопнув по плечу меткого Стемку Сокола. Тот опустил лук и сдвинул на затылок шапку с лохматой опушкой, чтоб мех не закрывал обзор. — Теперь гляди.

Обоз остановился. Боярин, ругаясь, на чем свет стоит, пошел вместе со стариком-стремянным осматривать чужую стрелу, невесть откуда появившуюся. А Ванюха Красный, стянув зубами драную рукавицу и вложив два пальца в рот, пронзительно, переливчато засвистел. И тут же обоз полочан окружили: разбойники в изорванных и перепачканных кафтанах и свитках, дожидавшиеся первого обоза, с нетерпением принялись за дело: пока одни отвлекали на себя боярских дворовых, другие разворошили брошенную без внимания подводу. Съестные припасы, калиты с гривнами, теплые меха без разбору полетели в снег, в замерзшую лесную грязь, слышался треск разрываемой ткани, крики, ругань, звон оружия. Атаман, прислонившись щекой к шершавой коре, внимательно следил за дракой, попутно вынимая из-под полы подбитого мехом кафтана свой чекан.