На всю жизнь - [155]

Саша понимающе кивнул, потом коснулся его плеча.

— Я зайду к тебе утром после семи в общежитие, — сказал он, прощаясь с ним у своего дома.

Гинек следил за другом, пока его серая шапка не исчезла в дверном проеме. Когда же сам он войдет в свой новый дом? Ему даже показалось, что многоквартирный дом, перед которым он стоял, похож на тот, в Бореке. И радости, и печали, и желания людей в этих домах были схожими. Они были такими же, как у всех простых людей — жить под мирным небом со своими радостями, печалями, желаниями. Но можно ли получить это даром раз и навсегда?

Он не мог толком вспомнить, как очутился в ресторане, за угловым столиком, один. Наверное, его туда загнал мороз. Сколько же часов он провел на морозе? Идти в общежитие ему не хотелось, это он знал точно. Наоборот, он стремился избежать сочувствующих взглядов друзей, их заботливую опеку.

— Принесите мне что-нибудь поесть, — сказал Гинек официанту.

— Желаете что-нибудь из мяса? — предложил официант и удивился, когда посетитель заявил, что полагается на его вкус. Его удивление еще больше усилилось, когда спустя некоторое время он принес шашлык по-грузински и овощной салат, а посетитель даже не притронулся к еде. Он пристально смотрел на скатерть и о чем-то думал. До шашлыка он так и не дотронулся.

Из ресторана Гинек ушел поздно. Он очень хотел, чтобы в общежитии все уже спали. Он знал, что сам будет до утра крутиться с боку на бок, и не хотел, чтобы друзья видели это.

Перед глазами возникла Смотровая площадка… В тот теплый сентябрьский день он сидел на скамейке, смотрел на Борек, на который опускались сумерки, и думал о неожиданном предложении Менгарта. Он и сейчас хорошо помнил воодушевление и ответственность, которые одновременно наполнили тогда его душу. Как же давно все это было! И все же он мог четко представить озабоченное лицо Менгарта, добрые глаза Сойки, а рядом с ними Шарку.

Он вдруг ужасно затосковал по Шарке. Ее нужно утешить, вдохнуть в нее надежду, сказать ей, что случаются несчастья, которые не разделяют людей, а еще сильнее связывают их. Его воображение рисовало Шаркино лицо, ее грустные глаза…

Гинек тихо прокрался в комнату, разделся в темноте и осторожно лег в постель. С соседней кровати послышался голос Плашана:

— Гинек, тебе нужно поехать домой… Я разговаривал об этом с Сашей и остальными. Советские товарищи отвезут тебя в аэропорт и обеспечат место в самолете на Москву. Янка Диан позвонит в посольство и объяснит им, что произошло. Через пару дней ты можешь быть в Праге…

Гинек слушал Плашана и думал о Шарке. Она, конечно, была бы рада этому. Он тоже, казалось, находился во власти этой мечты, только не понимал, почему молчит и не благодарит друзей за помощь и участие, почему он колеблется, хотя так хочет поехать к Шарке… Почему мысленно просит Шарку, чтобы она снова его простила, и откуда-то слышит свой и вместе с тем как бы чужой голос:

— Не могу я уехать, Плашан. Это нельзя сделать просто так… Сам говоришь, что нельзя думать только о себе…

Он встал, вытащил из ночного столика пачку писем и побрел к двери. И за закрытой дверью еще долго раздавались его шаркающие шаги.

Над огромным бетонированным летным полем с островками молодой травы, в которой здесь и там уже радовали глаз первые весенние цветы, облака играли с солнцем. Ветер помогал им в этом. Он был неназойлив, хотя и резок. Шарка подставляла ему лицо, он хорошо освежал. Большего она сейчас не хотела.

Может, забыть? Забыть обо всем? Но сделать это было гораздо труднее, чем подставлять ветру лицо.

Сегодня утром, проснувшись, она сразу подбежала к настенному календарю. Со стены на нее смотрел нуль, аккуратно выведенный зеленым фломастером.

179, 178, 177… 3, 2, 1, 0! Полгода назад она приписала к каждому дню цифру и каждое утро зачеркивала ее крест-накрест.

Шарка сняла календарь, села к столу и перелистала страницы назад. Она возвращалась назад, хотя возвращаться в прошлое ей хотелось меньше всего. Незачеркнутые цифры, на которые она наткнулась, были холодными, как больничный коридор, безразличными, как реакция на утешающие слова доктора, черными, как мысли после пробуждения в палате. Как можно скорее зачеркнуть их!

Первый, второй, третий, четвертый крестик…

Зачеркивала Шарка легко, решительно. Наконец она зачеркнула последнюю, двенадцатую цифру, ровно столько дней провела она в больнице. Потом страница переметнулась в обратном направлении. Шарка возвращалась к действительности. Она спешила.

Наконец острие карандаша остановилось над зеленым островком надежды. Карандаш скользнул к следующему дню, потом к другому… 1, 2, 3… и так далее. Она написала новый ряд цифр, длинный-длинный… До бесконечности…

У нее немного закружилась голова, и она ухватилась за перила. Устремила взгляд в небо. Между облаками блеснула маленькая серебристая точка.

На террасе запахло весной, которая пробуждала природу к жизни. Шарка это чувствовала. Безошибочно, всем сердцем.

Она верила в весну.

Самолет увеличивался в размерах. Он оставил за собой много километров и теперь преодолевал последние. И именно в этот момент солнце пробилось между облаками и послало на землю свои яркие лучи, высветив на крыше автомобиля, поехавшего навстречу прибывшим пассажирам, оранжевые буквы «Следуй за мной».