На всю жизнь - [154]

Прием они устроили потрясающий, потому что нет такого русского, который не был бы готов принять друга. Они проговорили почти до рассвета. Нину интересовало, как поживает Шарка, а Саша хотел знать все о его служебных делах. Гинек едва успевал отвечать на их вопросы.

Он похвалился, что заключительные экзамены сдал на «отлично». Рассказал о торжественном вечере, на который они пригласили всех своих новых знакомых из других групп, преподавательский и командный состав, о том, как они пели, шутили, смеялись — и вдруг всем стало жаль расставаться. Даже Смишек в последний день не смеялся. «Если вьетнамец грустный, то он не смеется», — ответил он, когда Гинек спросил его при расставании, почему он так серьезен. И Вера Булгакова загрустила. Гинек подарил ей на память коллекцию пластинок с концертами Чешской филармонии. Девушка была искренне рада и пошла провожать его до, самого автобуса. Она долго махала ему вслед и совсем по-романтически плакала.

Гинек рассказывал, Саша выспрашивал. Потом Нина пожелала им спокойной ночи и ушла спать. Они настолько погрузились в свой разговор, что позабыли о времени. Гинек по опыту хорошо знал, что техника в естественных условиях ведет себя не так, как в учебном центре. Саша, которому поручили опекать чехословацкую группу, рассказал ему о преимуществах и капризах «Барьера». Разве Гинек мог желать лучшего?

Как показали следующие дни, Саша полностью посвятил себя выполнению этой задачи. Нередко они целыми часами просиживали вместе и после окончания работы. Они узнали о характере трудностей, с которыми советские офицеры встречались при развертывании «Барьера». Саша разбирал с ним до мельчайших деталей все схемы, степени автоматического контроля, обсуждались и вопросы устойчивости «Барьера» к разного рода внешним помехам. В этих беседах участвовали все, даже Славек Шульц. Они старались запомнить практические советы, зная, что не найдут их ни в одном учебнике. Они должным образом оценили включение в программу курса шестинедельной стажировки в боевой части, потому что самое главное для работы, которая ожидала их дома, они могли получить только здесь…

Сегодня было воскресенье, и они не работали. Смеркалось. Рыбаки со своими заледеневшими уловами в полотняных сумках начинали расходиться по домам. Мороз к вечеру усилился, но Гинек его не замечал. Ноги сами собой несли его по берегу, а мысли убегали далеко-далеко.

«… Несмотря на быструю помощь, ребенка Шарка потеряла. Сама она в порядке, поправляется… Я ни в чем не виновата, хотя никогда не прощу себе эту поездку в Борек. Если можешь, прости меня. Я и без того до самой смерти буду упрекать себя в том, что произошло между нами. Ведь все могло быть совершенно иначе…»

Отрывки из письма Марики перемешивались в его голове с упреками, массой упреков самому себе. Уж такие мы есть, что готовы предъявлять себе самые абсурдные и бессмысленные обвинения. Мы мучаем себя и считаем это расплатой, наказанием за то, что мы должны были сделать, но не сделали, или за то, что не надо было делать.

Как тяжело… и никакого выхода.

В темноте впереди появился временами разгорающийся огонек сигареты. Саша.

— Я знал, что найду тебя здесь, — сказал он тихим, успокаивающим голосом. Он обнял друга за плечи, и окурок, прочертив дугу, опустился на кристально чистый лед реки. Гинек смотрел на огонек, пока он не погас.

— Почему все это случилось? — тихо проговорил Гинек. — Легче всего сказать, что это судьба. Но удары судьбы можно и надо преодолевать. Если бы я остался дома… Скорее всего, мы были бы сейчас с Шаркой счастливы. Как тогда летом, здесь, на этом месте. Я знаю, ты возразишь, что это вздор, но… Не стоит ли мой «Барьер» слишком дорого?

Саша закурил новую сигарету, потом долго молча смотрел в сторону освещенного городка.

— Понимаешь, жизнь сама по себе — это барьер. Люди пытаются его преодолеть, падают и снова поднимаются. Однако, когда они выходят победителями, они даже не успевают насладиться радостью победы, потому что перед ними возникают новые препятствия, новые трудности, которые вновь приходится преодолевать. Ты прав, зло надо предотвращать. Надо! Смириться — означает отдать нас всех на его произвол, а это приводит к печальному концу.

Они молча прошли несколько шагов, потом Саша вновь обратился к Гинеку:

— Забудь, Гинек. Чем раньше забудешь, тем лучше будет для тебя… для Шарки.

— Слишком рано забывать.

— Бывает, когда даже «сейчас» уже означает «поздно», — рассудил Саша, потом добавил: — Не это не тот случай. Хотя я понимаю, как тебе тяжело. Иногда боль бывает нестерпимой…

«Насколько можно прочувствовать боль, которая не касается непосредственно нас?» — задумался Гинек. Он был признателен Саше, Плашану и другим ребятам за участие, но с болью, которая проникала в самое его сердце, он должен был справиться сам, тут помощь друзей могла ограничиться лишь сопереживанием.

— Заночуешь у нас? — предложил Саша, когда они подошли к окраине городка. — Я пригласил Найбрта… И Нина была бы рада…

— Не сердись, мне надо побыть одному, — прервал его Гинек. — Я знаю, это может показаться странным — человеку тяжело, ему бы следовало идти к людям, развеяться. Но мне хочется побыть одному, извини.