На Великой лётной тропе - [86]

— Вот она, искомая. Будь возможна прямая дорога, всего пути на час, а теперь втрое больше.

— Чудно́е место. Я вижу Шумской завод, а левее какая труба? — говорила Ирина, озираясь.

— Бутарского.

— А там какая синь?

— Башкирия… А видите тот голый утес?

— Да-да, вижу.

— Мимо него дорога к Изумрудному озеру.

— Разрешите мне когда-нибудь поселиться здесь?

— В любое время.

Отдохнув, они поехали в обратный путь. Близ Шумского завода Ирина собрала и спрятала свои волосы под платок.

В предрассветных сумерках следующего дня горной тропой шли двое.

— Вот он, Урал-то, каких красот только нет в нем! Раю земному надо бы здесь быть, а устроили ад, — рассуждал Прохор.

Ирина глядела в обрывы под тропой, вспоминала вчерашнюю скачку, и у нее кружилась голова. Прохору понравились и место, и сторожка.

— Славно здесь, славно, — хвалил он. — Печурку сделаю, котлик велю Еграшке захватить и заживу. Коровку бы сюда доставить: ешь, голубушка, вволю и бесплатно.

Укрылся Прохор в сторожке, а не забыл Бутарского завода. Каждую ночь приходил к нему Еграшка и докладывал:

— Рубят лес, на станции такой бурт бревен накатал, что весь завод можно заново отстроить. Народ спрашивает, как быть.

— Лесорубы в одном месте?

— По всему лесу, верст на пять.

— Так. А нельзя ли отнять у лесорубов топоришки? А? Поговори там.

Еграшка говорил, охотников набралось предостаточно и он пришел сказать Прохору:

— Сегодня ночью попробуем.

— Я пойду, — не утерпел старик. — Собирайтесь в лесу за девьей казармой.

С заходом солнца Прохор пришел на условленное место. Сидел он на камне и прислушивался. Тихо было в заводе. Из-за гор, с башкирской стороны, поднимался месяц.

Различил Прохор негромкий свист и ответил на него тем же. Вышли к камню человек десять мастеровых с шомполками, обступили Прохора, расспрашивали, где он укрывается. Отнекивался старик, шутил:

— Забыл, братцы. Сам дорожки к тому месту не найду.

Курили, прикрывая цигарки и трубки шапками.

Народ все подходил. Когда собралась добрая сотня, осторожно пошли к лесорубам. Выбрали небольшую артель человек в пятьдесят, работавшую на дальней лесосеке.

Месяц поднялся выше самых высоких гор, залил белым светом опустошенную деляну, поверженные ошкуренные деревья, шалаши лесорубов. Мастеровые окружили эти шалаши и приготовили шомполки. Прохор заполз в первый и начал будить:

— Вставай, братцы! И-их, как разоспались.

— Чего? Кто? Рано ведь! — бурчали лесорубы сквозь сон.

— Не шуми только, выходи из шалашиков на поляну.

Полезли лесорубы из шалаша, а Прохор приговаривал:

— Без скандалов. Вас мы не тронем, топоришки да пилы нам требуются. Сотенку я привел, тише, братцы, сотенку!

Выползли лесорубы и увидели, что они окружены.

— Товарищей-то будите… А, положим, не надо. Соберите нам топорики — и довольно, — приговаривал Прохор.

Не было особенного шума, разговоров, лесорубы покорно отдали топоры и пилы.

— А теперь спать. До утра в завод ни гугу, утром сказать успеете. А ежели поторопитесь, придем в другую ночь иначе говорить. Казенных топоров не брать! — наказал лесорубам Прохор.

— С чего вы только нас обижаете?

— У всех отберем, у всех, ни одного не пропустим мимо.

Лесорубы заползли в шалаши, а сотня мастеровых вернулась в завод. Пилы и топоры утопили в пруду.

— Все в пруд, ничего домой, ни одной штучки! — велел Прохор и сам отправился в сторожку.

Обезоруженная артель послушно всю ночь пролежала в шалашах и только утром с котлами и котомками пришла в завод.

Вызвали управляющего Эрнста Рабэна. Приехал он на пролетке и прямо из нее крикнул:

— Куда вы?

— Домой. Это уж не работа, когда по ночам приходят и струмент отнимают.

— Кто приходит? — Рабэн выругался по-немецки. В минуты сильного волнения он забывался и переходил на язык своей родины. — Говори толком!

— Мы не знаем, кто. Мастеровые, знать. Пришли и взяли. Струмент-то денег стоит, а ты ведь платить за него не будешь!

— Дам новые топоры и пилы.

— Не надо. Чтоб из-за твоих топоров головы потерять? Расчет давай!

— Ох, и народ, скверный народ! — Рабэн снова выругался.

— Поторопись с расчетом-то, нам двадцать верст идти.

Эрнст плюнул и закричал на кучера:

— В контору!

Лесорубы поплелись за ним. В конторе их еще уговаривали взять казенный инструмент и продолжать работу. Но они были безнадежно несговорчивы.

— Не возьмем. Расчетец.

— Не будет вам расчету, контракт нарушаете!

— При чем тут мы, коли вы чужой лес изводите?!

Лесорубам выкинули расчет.

— Убирайтесь, сиволапые!

Каратели по всему заводу искали топоры и не нашли ни одного, который бы лесорубы признали за свой.

Вечером того же дня, боясь за свой инструмент, отказались работать еще две сотни. К оставшимся в каждую артель поставили по пятерке карателей. Простояли они у шалашей с неделю, но ни разу мастеровые не пришли к лесорубам отнимать их топоры. Зато в самом заводе начались «шалости». Трое молодцов в полуночь избили арендатора перевоза и обломали у парома важные части. Арендатор сбежал, не мог его удержать ни контракт, ни задаток, который выплатило ему заводоуправление.

Эрнст Рабэн объявил новую сдачу перевоза, но ни одного желающего взять перевоз не явилось; тогда он вызвал Еграшку и сказал: