На Великой лётной тропе - [80]

— Такое распоряжение от хозяина, больше дать не могу. Говорите спасибо, что набираем заводских, а то пошлем маклеров по деревням — хлынут дешевле.

— Хлынешь, если деревню голодом уморили.

— Кто там, кто кричит?!

Но крикнувшего Прохора никто не выдал.

— Где рубить, на чьих загонах?

— Загоны все наши.

— А наших нету?

— Кто хочет, приходите, а лентяи могут дома сидеть, — сказал управляющий и ушел.

Долго не ложились спать в Бутарском, за полуночь хлопали ворота, и скрипел под ногами снег. Переходили рабочие из дома в дом, грудились и спорили:

— Лес будут рубить беспременно наш! Нельзя наниматься!

— Надо. А то наймут деревенских, все едино вырубят лес, и платой не попользуемся!

— Пойдем, довольно голодали, вздохнуть время!

— Самих себя грабить?

— Сам не ограбишь — другие ограбят, один черт.

У Прохора была полна изба рабочих. Здесь трубили тоже всяк в свою дуду:

— Не пойдем! Пусть рубит сам управляющий со своей конторой.

— Деревенских наймут.

— Не пустим их на фатеру ни в один дом!

— Этим не испугаешь, они настроят шалашей, землянок и будут жить припеваючи.

— Соберемся всем заводом и прогоним лесорубов!

— Прогоним… Не дело ты, Прохор, баешь.

— А платить оброк двести лет и пользоваться только выпасом да покосом, а лес отдать хозяину задарма, это дело?

— И это не дело.

— Не отдашь лес — пошлют на нас казаков, солдат с ружьями, с плетками.

Прохор поднял обе руки. Замолк гвалт и шум, вытянулись шеи.

— И мы с ружьями, — шепнул он.

Казалось, завод единодушно сговорился не рубить лес, а утром у конторы все же стояла длинная очередь.

— Куда вы стоите?

— Лесишко порубить думаем.

— Лесишко… При таком несогласье разденут нас, наизнанку вывернут, и мы отпору не дадим: одни — не рубить, другие — рубить.

— Хорошо вам не рубить, когда в цехе стоите, а в безработице каково?

— Становись на мое место! — крикнул Прохор.

— А ты — на мое, разницы мало.

— Кору буду есть, а ни единой лесины не срублю.

— Может, и не наши леса рубить думают, а мы допрежь время хорохоримся.

За два дня набрали четыре артели лесорубов по двадцать пять душ, артель пильщиков и десять подвод.

Ранним утром повел их доверенный на участки, показал один, другой, и все они были не на хозяйских, а на рабочих угодьях.

— Начинай с богом! — крикнул доверенный.

— Свой-то собственный лес?

— Не ваш он, откуда вы взяли, что ваш?

— По правде — наш, давно наш!

— А по закону?

— В законе правды на ломаный грош нету!

— Вот вы как?

— Этак приходится.

Одна артель отказалась рубить и вернулась в заводской поселок.

— Наш лес, кровный. Сколь лет берегли, растили, думали — законом наше право прикроют, а тут на-ко! Велено весь рубить, с молодняком, с порослью.

Рубили три артели, на конторе продолжало висеть объявление, но никто больше из завода не пришел наниматься.

У Прохора начался постоянный сход, поминутно прибегали к нему с жалобами:

— Рубят ведь, не одну сотню дерев свалили!

Как назло, окатанные деревья возили через поселок к железнодорожной станции, сильней травили рану. Каждое бревно было гвоздем в сердце.

Принялись артели вырубать деляну старика Антипа. За нее он платил оброк, на ней косил траву и не чаял, когда выйдет закон про лес, чтобы построить новую избенку вместо дедовской.

— Перестроюсь, тогда и умирать можно, — много лет говорил Антип. — Останется моя внучка в тепле, а кусок хлеба добрые люди подадут.

Была у старика всей семьи одна малолетняя внучка Аннушка.

Узнав, что началась рубка леса, он зарядил ружье и пошел из дома.

— Дедушка, куда ты? — всполошилась внучка.

— На охоту. Убью тетерю, будем жарить. Завтра праздник, рожество мое.

Все видевшие Антипа удивлялись: куда наладился с ружьем? Старик давно промышлял только рыбу.

— На охоту, старинку вспомнить? — окликнули его женщины у ручья.

— Да, пальнуть вздумалось.

— Не поздно ли?

— В последний разок ради праздничка именин.

— Промахнешься.

— Изурочите, ляд вас дери, и впрямь промахнусь.

Пришел Антип на делянку, взметнул ружье и крикнул лесорубам:

— Эй, вы, сволочи! Бросай топоры, а то убью!

Остановилась артель, попробовала успокоить старика:

— Дядя, не затевай пустого, умрешь ведь скоро, и ничего не надо будет.

— А внучке где жить? А сам я без гроба, штоль ль, в землю пойду?

— На гроб дадут, не пожалеют.

— Не хочу милостыни, в своем хочу лежать. Уходите!

Потолковала артель и ушла с деляны к доверенному по лесорубкам, а старик в контору, прямо к управляющему. И там он взметнул ружье и крикнул:

— Отмени приказ! Отмени!

— Какой приказ?

— Дай бумажку, а не дашь, убью!

Перетрусил управляющий и спрятался за свой дубовый стол. Антип — за ним и требует:

— Напиши, что не тронешь Антипову делянку, — и хочет взять на мушку.

Ползает управляющий вокруг стола, кричит:

— Караул, помогите!

Сбежалась вся контора, отняли у Антипа ружье, а самого заперли в архив. Пришей урядник, допросил управляющего, который все еще дрожал и хватался за сердце, допросил артель лесорубов, разрядил ружье старика и все записал в протокол. Ночью Антипа увезли из Бутарского завода в город, а вскоре узналось, что присудили ему каторгу, но до места не успели доставить. Умер старик от обиды, злобы и от тоски по внучке. Осталась двенадцатилетняя Аннушка одна в дырявой избенке, первое время носили ей хлеба соседки, а потом взял девочку Прохор к себе до совершеннолетия.