На Великой лётной тропе - [77]

— А мне нечего скрывать и рассказывать нечего. На завод пришла, как и все, за куском хлеба.

— С вами невозможно поговорить, — упрекнул он.

— Будем молчать. Слушайте, как шумят ветер и деревья. Вы не боитесь, что вас уволят? — спросила Ирина.

— За что?

— За… за знакомство со мной, с работницей?

— Управляющий мне это ставил на вид.

— Идите в контору и пригласите гулять кого-нибудь из конторских барышень, — посоветовала она.

— Мне хорошо здесь, с вами.

— Тогда уйду я.

— Минуточку подождите! Недавно я был у судьи. Он чрезвычайно интересовался вами.

— Откуда судья знает меня? — Ирина склонила голову, чтобы не выдать своего волнения.

— Собственно, он не знает, но когда-то видел вас, и то в спину. Очень жалеет, что не смог догнать и заглянуть в лицо. Ему показалась знакомой ваша походка. Судья намерен пригласить вас к себе.

— Почему вы думаете, что он видел меня? В заводе женщин тысячи.

— Он описал вашу походку, вернее, походку той, кого видел, и несомненно, что это были вы.

— Пусть приглашает, это его право. Я приду. Это моя обязанность. Только напрасно будет тратить время. Я не могу быть для него кем-то, кроме чужой, вашего судью я впервые увидела здесь недавно. Мы незнакомы.

После этого разговора Ирина стала усиленно избегать встреч с судьей, а если это случалось, она меняла походку, горбилась, низко опускала на лоб свой платок, пряталась за что-нибудь.

Она решила явиться на вызов отца, но самой не добиваться свидания. Она не ждала от него радости ни себе, ни отцу. Самое лучшее для нее было бы стать незаметной работницей Аринкой, совершенно затеряться среди Манек, Дунек, Матрешек и там, в глубине народа, служить ему, расплачиваться за вину перед ним, добывать себе оправдание.

Обойдя бесплодно несколько десятков деревень и заводских поселков, башкирин Илюша оказался в Яснокаменском, здесь довольно скоро напал на таких людей, которые вспомнили нищенку Аринку и даже вызвались проводить его до школы, где она оставила свою девочку. Но Илюша сам отыскал школу и явился туда своим излюбленным способом: «Разменяйте копеечку на семишничек». Учительницу не удивила, не смутила такая просьба: молва о чудаке Илюше прибежала в Яснокаменск раньше, чем появился он сам.

Учительница оставила Илюшу на крыльце, где встретила, и ушла в комнаты, погодя недолго снова вышла оттуда с маленькой рыжей-рыжей девочкой. Сперва она сама разменяла семишничек на копеечку, потом разрешила разменять девочке.

— Дочка? — спросил Илюша про нее.

— Племянница.

— Мамка есть?

— Есть. Теперь она в отъезде, на работе.

— И батька есть?

— Тоже в отъезде.

Илюша попытался сделать девочке подарок — протянул горсть конфеток и крендельков. Но учительница отстранила грязноватую руку Илюши и сказала:

— Этого не надо, этого у нас вдоволь. Спасибо за копеечки. Прощай!

И ушла вместе с девочкой за дверь. Илюша ушел тропой в горы. На другой день он опять появился в Яснокаменске вместе с каким-то новым человеком, показал ему школу и скрылся. А новичок устроился недалеко от школы отдохнуть в тени, за кустарником, как делали многие из прохожих.

В то летнее каникулярное время школа пустовала. Во всем довольно просторном здании и совсем обширном дворе были только учительница да ее племянница. Учительница делала что-то в комнатах, лишь иногда взглядывала из окошка на девочку. А девочка увлеченно трудилась во дворе на песчаной куче — игрушечными лопаточками и совочками воздвигала из песка горы, завод, дома. Она не заметила, как чужой человек перешел из кустов в школьный двор и сел на скамейку. А потом, заметив, испугалась и побежала с криком:

— Тетя Даша, здесь чужой дядя! Я боюсь!

Вышла учительница, строго спросила незнакомца:

— Вы как здесь? Зачем?

— К вам по делу.

— Говорите!

— Пусть она играет, а мы поговорим отдельно.

Учительница велела девочке продолжать игру на песке, а сама ушла с незваным гостем в школьный садик, впускать его в комнаты поопасилась.

— Ну?.. — сказала она, давая понять незнакомцу, чтобы выкладывал свое дело.

— Ваша девочка — моя дочь, — сказал он и снял брезентовую рабочую шляпу с обвислыми широкими полями, надежно укрывавшую его рыжую-рыжую голову. То был Юшка.

— Возможно, — согласилась учительница, — пока никто другой не напрашивался к ней в отцы. Но я не отдам ее. Взяла у матери и отдам только ей.

— А я и не думаю брать. Мне некуда. Скажите, мать жива-здорова?

— Да.

— Навещает вас?

— Да.

— А где живет?

— В одном из соседних заводов, в каком — не знаю.

— Переписываетесь с ней?

— Нет. Она не дала адреса.

— Это правда? Говорите правду, я все равно узнаю ее!

— Пока не переписывались.

— Вам трудно содержать девочку, нужна помощь?

— Нам помогает мать. Больше ничего не надо.

Все было именно так, как говорила учительница: Ирина не переписывалась с ней, а навещала изредка, по большим праздникам, когда рабочим давали подряд несколько свободных дней, и привозила немножко денег.

— Ладно, берегите, любите ее! Сейчас у меня трудное положение, а со временем я расплачусь за все, награжу вас. Хорошо награжу, — пообещал Юшка.

— Мне ничего не надо, я люблю ее как родную, — сказала учительница. — Не обижайте меня разговорами об уплате, любовь не нуждается в ней.