На своей земле - [26]

— Я видел спасшихся детей, — заметил он.

— Они слишком юны. Они смогут найти себе другой дом и забудут этот. А ты будешь помнить всегда. По глазам вижу, — старик с трудом поднялся и направился в море.

— Куда ты?

— Там моя родина и осталась вся моя семья. Что мне делать здесь?

— А чего ты тогда ждал все эти дни на берегу?

— Смотрел на тех редких счастливчиков, кому повезло выжить, и на каждом лице видел желание как можно быстрее забыть этот кошмар. Ты первый, кто не хочет забывать. Теперь я могу уйти спокойно.

Митос стоял на берегу, пока волны не сомкнулись над ушедшим в них стариком.

А теперь, три тысячи лет спустя, он снова плыл над улицами города, который все еще помнил живым, а не той слабой тенью, в которую его превратило море и время. Но по-прежнему узнавал очертания домов и все еще словно видел лица тех, кто когда-то в них жил.

— Все нормально? — спросила Алекса после экскурсии.

— Да, вполне, — Митос улыбнулся, — Я рад, что тебе понравилось.

— Я же видела Атлантиду! — Алекса просияла.

— И это стоит отметить! — Митос увлек ее в их каюту, где их ждало вино, изысканный ужин и проспекты новых экскурсий на пути их Средиземноморского круиза.

Уж если чему Митос и научился за прошедшие тысячи лет, так это не отвлекаться на дела мертвых, когда рядом с ним есть такие живые и прекрасные.

Li_Liana Любовь и пепел

Цикл «Погибшие города»

Митос не влюблялся уже почти тысячу лет. После Трои он вообще начал сторониться обычных людей, не подпуская к себе слишком близко. А от бессмертных и подавно старался держаться подальше.

Какое-то время его развлекал случайно обнаруженный тайный орден Наблюдателей. Но, дважды внедрившись к ним и каждый раз прожив по нескольку десятилетий в качестве Наблюдателя, Митос ощутил, что это ему слегка поднадоело. Нет, безусловно, опыт весьма познавательный и крайне полезный. И его обязательно стоило повторить и не раз. Но он решил, что раз в три-четыре столетия прикидываться Наблюдателем — более чем достаточно. А пока его носило по просторам Римской Империи, которая уже начала слегка пошатываться, но была еще весьма далека от своего падения. В империях Митос разбирался не хуже, чем в вине, и этот период зрелого расцвета весьма любил и ценил. Когда уже нет постоянных и разрушительных захватнических войн, но еще не пошел обратный процесс. И самое время наслаждаться жизнью и благами цивилизации.

В Помпеи Митос попал совершенно случайно. Он ехал к одному из своих знакомых в Стабии, но к последней развилке его разморило от полуденной жары, он задремал, свернул не туда и понял свою ошибку уже только в Помпеях. Которые оказались довольно большим и очень комфортным городом. Провинция, но богатая и благоустроенная. С десяток храмов, полдюжины терм и бань, несколько театров и форумов, десятки доходных домов и сдающихся вилл. В общем, в Помпеях имелось все, что только могло понадобиться сибаритствующему патрицию — от юных прелестниц до гладиаторских боев.

До Стабии Митос потом тоже доехал, но она блекла и терялась на фоне Помпей. И хотя вилла его столичного знакомого была более чем роскошной, но не слишком богатой на развлечения. И вскоре Митос вернулся в Помпеи, где, выходя с очередного театрального представления, совершенно неожиданно для себя сцепился в жарком споре с одной крайне бойкой девицей, которая отстаивала совершенно неслыханную ересь, что женщины тоже должны иметь право играть в театре и исполнять женские роли.

Девица оказалась внучкой недавно почившего сенатора, одной из старших жриц в Храме Исиды, и вообще крайне взбалмошной и вредной особой. И это помимо роскошной копны смоляных волос, задорной улыбки и очень притягательных ямочек на щеках. И хотя на первую красавицу Помпей она отнюдь не тянула, но по вздорности и своеволию — вторую такую и во всей империи не сыскать. Это-то Митоса и привлекло.

Сначала он думал, что это будет короткая интрижка, потом — что длинная. На второе десятилетие в Помпеях Митос понял, что на интрижку это уже не тянет. К тому времени Алесто стала уже первой жрицей в храме, о том, чтобы бросить свою богиню и уйти замуж, к мужчине, не могло быть и речи. Даже если к любимому.

Но Митоса все устраивало и так. И их жаркие споры днем — обо всем на свете, и не менее буйные ночи. Алесто была искренне рада, что за все это время так и не понесла, а Митос все еще помалкивал о причинах этого, но впервые задумался о возможности признания в своем бессмертии. Ибо годы летели и давно пора уже было либо бросать все и уходить в новую жизнь, либо признаться Алесто и уехать из Помпей вместе. В конце концов, ну не единственный же храм Исиды в Империи. А такая опытная и мудрая жрица может и другой храм возглавить.

Но Митос боялся ее потерять. Зная буйный нрав своей возлюбленной, подозревал, что не бессмертие она ему не простит, а то, сколько лет он об этом молчал. И откровенный разговор мог все разрушить. А ведь можно его отложить на год, потом еще, и еще… А потом оказалось, что пролетело еще одно десятилетие.

Митос твердо решил, что в первый день осени или признается Алесто, или молча уедет. Его неувядающая юность уже давно стала предметом завистливых шуточек многих горожан и в любой момент может превратиться из шутки в повод для самых серьезных обвинений и подозрений. Дальше тянуть было нельзя.