На своей земле - [101]

Это сбивает кэналлийца с толку, он теряется, но ненадолго.

— Думаю, заключенные в подземелье с тобой бы поспорили, — как-то мягко, без нажима отвечает он.

Нет, решительно невозможно его отвадить. Намеки он игнорирует, на скрытую грубость не отвечает, молчать, должно быть, тоже не вариант — этот достанет и мертвого. Они столько лет прожили рядом: принц и пленник. Ричард ненавидел Рамиро, ненавидел себя самого — за то, что подвел отца и не защитил мать. А потом королева Октавия умерла, и его ненависть угасла. Тогда они оба осиротели окончательно.

— Пусть поспорят с моим отцом, ему нашли место еще ниже.

Рамиро снова перерезает ему путь.

— Прости. Я не должен был так говорить с тобой. Я сожалею.

Тройное извинение сбивает с толку, Ричард смотрит на кэналлийца, ожидая подвоха, а тот смотрит в ответ, открыто и прямо, как будто никакого подвоха и нет.

— Что ж, тогда и ты меня прости. В конце концов, мой отец лежит не глубже твоего.

Рамиро не вздрагивает, не меняется в лице, но глаза его темнеют, будто от боли. Ричард жалеет о своих словах через мгновение, но ведь сказанное уже не вернешь.

— Ты хотел меня о чем-то спросить. Но я не люблю болтать. Просто… спрашивай, если хочешь.

Или проваливай, мысленно добавляет он.

— Вряд ли это хорошая идея, — задумчиво отвечает Алва. — Теперь я понимаю.

— Если ты собирался ворошить прошлое, то да, ты это зря. Я не тот человек, с кем стоит говорить об отцах, и признаться, я не слишком люблю твоего.

— Но ты хотя бы можешь его не любить, — Рамиро ловит удивленный взгляд Ричарда и объясняет: — Ты его хотя бы знал.

Так вот, в чем дело. Вот, откуда такое удивительное терпение, даже когда речь заходит о памяти покойного отца. Воспитанник короля вырос — достаточно, чтобы начать думать о том, кто он такой на самом деле, и теперь ему нужны ответы… только над умением задавать вопросы ему бы еще поработать.

Алва понимает его молчание по-своему.

— Наверное, он тебе кажется ужасным человеком.

— Нет, — решительно отвечает Ричард, и с удивлением понимает, что это правда. Алан Окделл не стал бы доверять ужасному человеку. А правда — она в том, что… — он был вовсе не плохим человеком. Скорее наоборот.

И тем ужаснее то, что он совершил.

Кэналлиец оглядывается по сторонам.

— Пойдем. Сядем где-нибудь, например, у меня в кабинете, — Ричарду мерещится, или в спокойном голосе слышится почти мольба? — и там уж поговорим. Хочешь, сварю тебе шадди?

— Ты? Сваришь? Разве таким, как ты, не положено иметь для этого целый полк слуг?

Рамиро весело фыркает.

— Это особое, заморское лакомство. Я привез его из дома, а с ним жаровню и все прочее. Местные слуги не умеют его варить. Кажется, они считают шадди какой-то разновидностью колдовства…

Рамиро продолжает беззаботно болтать, но за этой болтовней стоит другая история, о которой он никому не расскажет. Из дома. Дом — не дворец, где вырос Рамиро Алва, не Кабитэлла-Оллария, знакомая ему с детства, дом — это, должно быть, та самая далекая Кэналлоа. Ричард представил себе Рамиро в пустом доме, давным-давно потерявшем хозяина. Вот он ходит по гулким коридорам, рассматривает портреты предков, ищет в отдаленно знакомых лицах правду, которой ему не хватает, и которую он никогда уже не сможет догнать. Потому что Рамиро Алва никогда не знал своего отца.

Что ж, похоже, сегодня ему придется попробовать этот заморский «шадди».

Феи

Рейто_КС Тис

WTF Myth 2018

1

453 год, окрестности Дублина

Ребенок выбрался из кустов, когда Гейрт уже расчесал волосы и собирался уходить. Он остановился, держась за ствол тиса и зачарованно глядя, на Гейрта — хотя тот не творил никакого колдовства.

Ребенок был еще слишком мал, чтобы перед закатом бродить по холмам в одиночестве, — если Гейрт вообще что-нибудь понимал в человеческих детях. Он был белобрысый, со смешно торчащей челкой… и на нем вовсе не было железа. Ни булавки, которую прикалывает своему ребенку всякая разумная мать, ни гвоздя в кармане, ни даже перочинного ножичка, с которыми люди, кажется, рождаются. (Во всяком случае, Гейрт не видел еще ни одного мальчишки, у которого его не было бы.)

Следом за ним из кустов вышла полосатая кошка с отвисшим животом: видно, брюхатая. Она уселась у ног ребенка, глядя на Гейрта немигающими зелеными глазами.

— Что тебе, дитя? — спросил, наконец, Гейрт, убедившись, что ни ребенок, ни кошка не собираются удирать.

Ребенок отпустил тис и шагнул вперед.

— Ты сид, да? Ты живешь в холме?

— Под холмом, — поправил Гейрт, улыбаясь. — В холме живут червяки и мыши.

— Бетони сказала мне, что она видела, как вечером на холме один сид чешет волосы.

— И что же? Ты пришел посмотреть на мои волосы?

— Я пришел, чтобы ты забрал меня в холм, — ребенок подумал и уточнил: — Под холм. И Кейти тоже.

— Это Кейти? — Гейрт кивнул на кошку.

— Да. Но если по правде, то она Кейтлин.

— А ты кто, если по правде?

— Эоган.

— Зачем тебе под холм, Эоган?

Гейрт ожидал услышать что-нибудь вроде «чтобы у меня было много денег» или «чтобы я умел колдовать». Эоган насупился и сказал:

— Чтобы отец не бил меня.

Гейрт помолчал, разглядывая их обоих.

— Твоя мать будет плакать о тебе.

— Я вернусь к ней, когда вырасту.