На суше и на море 1975 - [2]

— Карлово! — сказал моторист. — Вон там, за последними домами и встанет плотина.

Я посмотрел в том направлении и увидел узкое пространство между двух гор, которые, сжав реку, тянулись друг к другу своими могучими боками.

Но только следующим утром, когда солнце поднялось высоко и разогнало темноту ущелья, разглядел я как следует эти горы, между которыми должна встать плотина.

Гора слева оказалась с довольно пологим склоном, сплошь покрытым тайгой, еще не тронутой людьми. Потребовалось усилие воображения, чтобы представить эту гору уже в «рабочем состоянии» — изрезанной дорогами, очищенной от верхнего слоя земли до голого камня. Плотина (я уже знал к тому времени об этом, побывав на нескольких гидростройках) должна всей своей тяжестью опереться на скалу и схватиться, слиться с ней намертво, на века. Но почти у самой вершины горы я все же разглядел первый след пребывания здесь людей, первую их метку — белый столб, показывающий, что именно на ту высоту и поднимется стена плотины, что там, почти у облаков, пройдет ее гребень.

Гора на другом берегу была совсем иной. Не полого, а обрывисто спускалась она к Енисею, даже нависала над ним своим шершавым каменным боком. Складки гранита, его трещины, его гладкие обнаженные плоскости создавали впечатление неприступного грозного бастиона, к которому и приблизиться-то боязно. Но даже издали было видно, что штурм его уже начался: скалу облепили белые деревянные лестницы, какие-то трубы и провода тянулись снизу вверх и у самой вершины пропадали в ветвях крошечных сосенок и берез. Оттуда, с вершины, доносилось глухое тарахтение моторов, а иногда и отрывистые голоса. И хотя людей не было видно с этого берега реки, белые лестницы, тарахтение моторов и голоса — все свидетельствовало о том, что сооружение ГЭС фактически началось…

— Вы не из Гидропроекта?

Я обернулся. Рядом стоял паренек в потертой брезентовой робе. Я не слышал, как он подошел: вязкий прибрежный песок скрадывал звуки шагов.

Я сказал, что приехал писать о стройке. И паренек сразу же, не дожидаясь моей просьбы, заметив, вероятно, что я уже давно разглядываю противоположный берег, стал объяснять, что там сейчас делается.

Оказывается, и лестницы, и провода, и трубы — «всю эту цивилизацию сотворили рабочие». Они пробивают в горе штольни метров на тридцать — сорок вглубь, чтобы узнать, нет ли в горе пустот или значительных трещин, ибо гора в этом случае может не выдержать тяжести плотины. Еще он объяснил мне, что кроме рабочих «вкалывают» там, на горе, они, геологи. Составляют подробное внешнее описание всех выступов и впадин. И делают они это, «целыми днями ползая на брюхе», для инженеров из Гидропроекта, которые затем начнут прикидывать, где и как лучше проложить по горе дороги и где установить электроопоры. И еще он сообщил, как бы между прочим, но не без тайной гордости, что они, геологи, тут уже второй «сезон», когда пришли сюда, рабочих еще и в помине не было, и стройку, само собой разумеется, начали они. Как, впрочем, и всюду. Такая уж у них, геологов, специальность — все начинать!

Я слушал паренька и думал о том, что он, не подозревая об этом, подсказывает мне, с чего и с кого начинать очерк об этой стройке и ее людях. Конечно, с геологов!

У причала затарахтел лодочный мотор. Прогревали двигатель.

— Ну, мне пора лезть в гору! — сказал паренек и стал прощаться.

— Может быть, возьмете меня с собой? — спросил я.

— Поехали! Вон и напарник спешит, сейчас тронемся!

К пристани подбежал парень в такой же брезентовой робе, бородатый, в руке он держал огромный альбом, какие обычно носят художники.

Знакомиться мы стали уже в лодке, когда отошла она от пристани и двинулась наискось против течения. Подвесной мотор пискливо завыл от натуги, в борт лодки тяжело, будто кулаками, забарабанили сильные речные струи.

Первого паренька, с которым разговорились мы на берегу, звали Лев Козловский, второго (я сразу же окрестил его для себя «художником») — Геннадий Комиссаров. Оба с кафедры геологии Московского университета. Окончили геологический факультет и остались в университете для «деятельности на научном поприще».

Разговорчивыми оказались мои спутники. Через пять минут я уже знал, что Гена Комиссаров только благодаря гимнастике по методу йогов «сейчас в силе», хотя еще три года назад считался на факультете тщедушным. Это сообщил мне Лев, лукаво поглядывая на друга. А потом они поменялись ролями, и я узнал от Геннадия, что Лев, конечно, геолог неплохой, но, увы, невезучий. Не так давно, лазая по окрестным горам, сломал ногу, и пришлось, чтобы хоть как-то утешить его, назвать эту гору «пиком Козловского». Но в официальные карты это название, увы, не войдет: в честь «инвалидов» горы не называют.

Вот так и подтрунивали друг над другом оба геолога, пока мы переправлялись на левый берег Енисея. Чем ближе подходили мы к горе, тем все грознее нависали над нами ее темно-коричневые глыбы, тем все более неприступной и мрачной становилась она. Вода совсем потемнела у ее подножия, и холодом пахнуло на нас, словно приблизились мы к входу в подземелье.

Мы причалили к белой дощатой лестнице. Лодочник ухватился за нее рукой и помог нам взобраться на нижние широкие ступеньки.