Юрий Скворцов
БУДНИ САЯНСКОЙ СТРОЙКИ
Очерк
Заставка Е. Г. Клодта
Фото автора
Не везло, не удавалось увидеть мне самое начало…
Когда впервые приехал я на Братскую ГЭС, то застал там уже укладку бетона. Уже перегорожена была Ангара толстой монолитной стеной — зубчатой, как крепостное ограждение. Краны ростом чуть не с Эйфелеву башню подавали металлическими руками бетон на гребень этой стены, и она, поднимаясь, быстро выравнивалась, но всего на час, на два. А потом снова на плотине где-нибудь появлялся тупой бетонный уступ. То, что увидел я в Братске, можно было назвать уже буднями стройки — с налаженным ритмом, четкой очередностью дел, торопливой внешне, но в действительности спокойной, размеренной работой.
На Красноярскую ГЭС попал я в день перекрытия реки. Колонны грузовиков неслись к прорану, как в бой, и, дрожа от натуги железными кузовами, «выстреливали» в воду многотонными октаэдрами. Бомбами плюхались они в Енисей, поднимая гигантские фонтаны. К полудню несколько бетонных треугольников уже торчали из воды на середине реки, а с берегов неслось тысячеголосое «Ура!». Люди обнимали друг друга, смеялись, кричали, аплодировали. Это был финиш многолетней работы, самого трудного этапа стройки — от «нуля» до перекрытия реки.
И уже стал подумывать я, что так, наверное, и не доведется мне увидеть, как же начинаются ГЭС, с чего, с какого дела? И какие люди начинают такие вот гигантские стройки, которые без преувеличения называют великими? Ибо нет пока на земле более грандиозных сооружений, чем плотины на главных сибирских реках.
И все-таки повезло, посчастливилось мне увидеть самое начало. Увидеть первые муки и первые радости рождения гигантской гидростройки. Когда через несколько лет самая мощная в мире Саянская ГЭС будет построена и бетонная арка высотой в двести с лишним метров перегородит Енисей и когда там, в центре Саян, тревожные дни и бессонные ночи, неистовая усталость рук и отчаянная дерзость надежды, улыбки и слезы, рев моторов и песни, когда все это уже окажется позади, я буду истинно счастлив, что видел, как все это начиналось…
Ох как трудно было десять лет назад добираться к месту будущей стройки!
От города Абакана до поселка Майна — сто километров по буро-желтой, выжженной солнцем, пустынной, никогда не паханной степи — шла заброшенная грунтовая дорога, разбитая вдрызг, вытряхивающая душу каждой своей твердой как камень колдобиной.
Шофер газика сначала крепился, сурово стиснув зубы, молчал, дабы показать, что ему, местному, эти испытания привычны. Но километров через сорок и он зачертыхался, а немного погодя вдруг размечтался:
— Ничего, товарищи, отмучаемся скоро! Через год здесь главная трасса стройки пройдет, асфальт будет. Полтора часа — и на месте! Здорово будет, верно ведь, а?
Но у нас, пассажиров, хватило сил лишь промычать что-то утвердительное в ответ. Радужная перспектива на следующий год не очень-то помогала терпеть сиюминутные муки.
Наконец на горизонте проступила синяя гряда гор. И это означало, что скоро мы все же доберемся до берега Енисея, в Майну — штаб будущей стройки.
Майна оказалась обычным сибирским поселком: рубленые дома, глухие заборы, высокие поленницы дров. Едва приехали, выяснилось, что никакого штаба стройки еще нет, а есть лишь база геологов. И они пока единственные, кто связан здесь с будущей ГЭС. Но и геологи живут не в Майне, а в деревне Карлово. И до нее, до настоящего места будущей стройки, нужно еще двадцать километров плыть вверх по Енисею.
Десять лет прошло, а не могу я забыть ту поездку на катере вверх по великой сибирской реке от крошечного поселка Майна. Не видел я никогда больше такого величия гор, таких невероятных изгибов большой реки, не испытал потом ни разу такого душевного волнения, трепета, восторга от земной красоты.
Енисей, сжатый здесь с двух сторон угрюмыми, грозными горами, неистово петлял между ними, и с катера все время казалось, что нет реке впереди прохода. И течет она нам навстречу, выныривая из-под основания гор, из пробитых в них неизвестным, волшебным образом тоннелей. Катер стремительно несся прямо на какую-нибудь скалу, только в трех-четырех метрах от нее делал резкий поворот, а впереди открывался еще один коротенький отрезок реки. И снова высоченная скала закрывала нам дорогу.
Горы вели над нашими головами медленный хоровод, и казалось, что мы попали в гигантский лабиринт, из которого нет дороги ни вперед, ни назад. И утесы только из-за величественности своей и строгости не смеются над нами своими громоподобными басами, а молча наблюдают, как мечемся мы у их подножий, крошечные, суетливые, наивно полагающие, что все же найдем выход.
Но вот, протиснувшись в который раз в узкий проход между скалами, катер вырвался на относительный простор — горы отступили на сорок — пятьдесят метров от берегов, и на песчаной отмели слева показался десяток изб и цепочка огоньков у самой воды, у бревенчатого причала.