На скосе века - [34]

Тебя, как скота и раба,

И в свисте кнута растворится

Не райская с детства судьба,

И всё, что терзало, тревожа,

Исчезнет, а как — не понять,

И голову ты и не сможешь

И вряд ли захочешь поднять,

Когда все мечты и загадки,

Порывы к себе и к звезде

Вдруг станут ничем — перед сладкой

Надеждой: поспать в борозде,

Когда твой погонщик, пугаясь,

Что к сроку не кончит урок,

Пинать тебя станет ногами

За то, что ты валишься с ног, —

Тогда — перед тем как пристрелят

Тебя, — мол, своё отходил! —

Ты вспомни, какие ты трели

На воле, резвясь, выводил.

Как следуя голосу моды,

Ты был вдохновенье само —

Скучал как дурак от свободы

И рвался — сквозь пули — в ярмо.

Бунт скуки! Весёлые ночи!

Где знать вам, что, в трубы трубя,

Не Дух это мечется — хочет

Бездушье уйти от себя,

Ища не любви, так заботы,

Занятья — страстей не тая…

А Духу хватило б работы

На топких путях бытия.

С движеньем веков не поспоришь,

И всё ж — сквозь асфальт, сквозь века

Всё время он чувствует, сторож,

Как топь глубока и близка.

Как ею сближаются дали,

Как — пусть хоть вокруг благодать, —

Но люди когда-то пахали

На людях — и могут опять.

И нас от сдирания шкуры

На бойне — хранят, отделив,

Лишь хрупкие стенки культуры,

Приевшейся песни мотив.

…И вот, когда смыслу переча,

Встаёт своеволья волна,

И слышатся дерзкие речи

О том, что свобода тесна,

Что слишком нам равенство тяжко,

Что Дух в мельтешенье зачах…

Тоска о заветной упряжке

Мне слышится в этих речах.

И снова всплывает, как воля,

Мир прочный, где всё — навсегда:

Вес плуга… Спокойствие поля…

Эпический посвист кнута.

1971

Гагринские элегии (Неоконченное)

Любе

1

Осенним днём лежим под солнцем летним.

Но всё вокруг твердит: «Терять учись!»

Мы окунёмся в море — и уедем.

Не так же ль окунулись мы и в жизнь?

В любовь, тоску, в мечты, в переживанья,

В простую веру, что земля — твоя…

Хоть полный срок земного пребыванья

Нам краткий отпуск из небытия.

Как будто нам тут сил набраться нужно

И надышаться воздухом Земли, —

Чтоб с тем вернуться к месту вечной службы,

В постылый мрак, откуда мы пришли.

И значит, всё, что любим, чем согреты,

Что нас терзало, смыслом озарив, —

Всё это вместе — только проблеск света,

Между двумя тоннелями разрыв.

И всё — как сон: надежда, вера, совесть,

Жар честолюбья, вдохновенность, цель…

…Идёт разрывом бесконечный поезд

И тащит нас и наш вагон в тоннель.

А из тоннеля сзади нам на смену

Ещё вагон ползёт — на ту же боль.

В наш тот же мир…

   Ах, пусть в нём всё мгновенно,

Но только с ним я был самим собой.

Всё — только с ним… И мы болтать не вправе,

Что это миг… Нет, век живёт душа!

Не с тем Господь нас в этот мир направил,

Чтоб мы прошли, ничем не дорожа.

И пусть тут грязь, пускай соблазна много,

Здесь и Любви бывает торжество.

И только здесь дано постичь нам Бога

И заслужить прощение Его.

Всё только здесь… А будет ли награда

За это всё когда-нибудь потом, —

Об этом даже думать нам не надо,

Не надо торговаться… Суть не в том.

2

Осенним днём лежим под солнцем летним,

А дома осень — снег с дождём сейчас.

Мы окунёмся в море — и уедем.

И наша жизнь опять обступит нас —

Как снег и дождь…

   Но не хочу впервые

Я снова в жизнь — за всё держать ответ.

Кто видел мир в минуты роковые,

Не столь блажен, как полагал поэт…

1971

3

Блаженство здесь, — на странном солнцепёке,

Где мы лежим, где этот Рок — забыт.

Совсем не блеск нам открывался в Роке —

Лишь мокрый снег… Да жидкий страх…

Да стыд.

Он скучен, Рок… И я давно им донят.

Он — этот снег. В его плену я рос.

Он целый день пустую чушь долдонит

И относиться к ней велит всерьёз.

А отвернуться?.. Нет!.. Не стоит риска.

Поможет мало, а в асфальт — вомнут.

Нет, в этой тьме блаженства нет и близко…

Как, может, нет и роковых минут.

Не бьёмся с Роком — коротаем сроки.

Поскольку лучше так, чем гнить во рву,

Скот гонят на убой… Но по дороге

Он может пить… дышать… щипать траву…

…Мы — тот же скот…

   Хоть нам не сжиться с этим,

Хоть мы сейчас, забыв и снег, и дом,

Осенним днём лежим под солнцем летним,

Как бы от Рока скрыты этим днём.

1972

«Страх — не взлёт для стихов…»

Страх — не взлёт для стихов.

Не источник высокой печали.

Я мешок потрохов! —

Так себя я теперь ощущаю.

В царстве лжи и греха

Я б восстал, я сказал бы: «Поспорим!»

Но мои потроха

Протестуют… А я им — покорен.

Тяжко день ото дня

Я влачусь. Задыхаясь. Тоскуя.

Вдруг пропорют меня —

Ведь собрать потрохов не смогу я.

И умру на все дни.

Навсегда. До скончания света

Словно я — лишь они,

И во мне ничего больше нету.

Если страх — нет греха,

Есть одни только голод и плаха.

Божий мир потроха

Заслоняют — при помощи страха.

Ни поэм, ни стихов.

Что ни скажешь — всё кажется: всуе.

Я мешок потрохов.

Я привык. Но тоскую. Тоскую.

1972

«Иль впрямь я разлюбил свою страну?..»

Иль впрямь я разлюбил свою страну? —

Смерть без неё, и с ней мне жизни нету.

Сбежать? Нелепо. Не поможет это

Тому, кто разлюбил свою страну.

Зачем тогда бежать?

   Свою вину

Замаливать? —

И так, и эдак тошно.

Что ж, куст зачах бы, отвратясь от почвы,

И чахну я. Но лямку я тяну.

Куда мне разлюбить свою страну!

Тут дело хуже: я в неё не верю.

Волною мутной накрывает берег.

И почва — дно. А я прирос ко дну.

И это дно уходит в глубину.

Закрыто небо мутною водою.

Стараться выплыть? Но куда?

Не стоит. И я тону. В небытии тону.