На скосе века - [36]

Кричать: «Беда!»?.. Но ведь беда —

Ничто в годину бед.

Любой спешит к беде — с бедой,

К тому, что впереди.

И ты над собственной — не стой! —

Быстрее проходи.

Быстрей — в дела! Быстрей — в мечты!

Быстрей!.. Найти спеши

Приют в той спешке от беды,

От памяти души.

От всех, кому ты протянуть

Не смог руки, когда

Спасал, как жизнь, свой спешный путь

Неведомо куда.

1973

На жизнь гневись не очень

«То свет, то тень…»

То свет, то тень,

То ночь в моём окне.

Я каждый день

Встаю в чужой стране.

В чужую близь,

В чужую даль гляжу,

В чужую жизнь

По лестнице схожу.

Как светлый лик,

Влекут в свои врата

Чужой язык,

Чужая доброта.

Я к ним спешу.

Но, полон прошлым всем,

Не дохожу

И остаюсь ни с чем…

…Но нет во мне

Тоски — наследья книг —

По той стране,

Где я вставать привык.

Где слит был я

Со всем, где всё — нельзя.

Где жизнь моя —

Была, да вышла вся.

Она своё

Твердит мне, лезет в сны.

Но нет её,

Как нет и той страны.

Их нет — давно.

Они, как сон души,

Ушли на дно,

Накрылись морем лжи.

И с тех широт

Сюда, — смердя, клубясь,

Водоворот

Несёт всё ту же грязь.

Я знаю сам:

Здесь тоже небо есть.

Но умер там

И не воскресну здесь.

Зовёт труба:

Здесь воля всем к лицу.

Но там судьба

   Моя —

пришла к концу.

Ушла в подзол.

Вокруг — одни гробы.

…И я ушёл.

На волю — от судьбы.

То свет, то тень.

Я не гнию на дне.

Я каждый день

Встаю в чужой стране.

Бостон, Бруклайн, июль — август 1974

«Я плоть, Господь… Но я не только плоть…»

Я плоть, Господь… Но я не только плоть.

Прошу покоя у тебя, Господь.

Прошу покоя… Нет, совсем не льгот.

Пусть даже нищета ко мне идёт.

Пускай стоит у двери под окном

И держит ордер, чтоб войти в мой дом.

Я не сержусь, хоть сам себе не рад.

Здесь предо мной никто не виноват.

Простые люди… Кто я впрямь для них?..

Лежачий камень… Мыслящий тростник…

Всех милосердий я превысил срок,

Протянутой руки схватить не смог.

Зачем им знать и помнить обо мне,

Что значил я, чем жил в своей стране.

В своей стране, где подвиг мой и грех.

В своей стране, что в пропасть тащит всех.

Они — просты. Досуг их добр и тих.

И где им знать, что в пропасть тащат — их.

Пусть будет всё, чему нельзя не быть.

Лишь помоги мне дух мой укрепить.

Покуда я живу в чужой стране.

Покуда жить на свете страшно мне.

Пусть я не только плоть, но я и плоть…

Прошу покоя у тебя, Господь.

1974

«Довольно!.. Хватит!.. Стала ленью грусть…»

Довольно!.. Хватит!.. Стала ленью грусть.

Гляжу на небо, как со дна колодца.

Я, может быть, потом ещё вернусь,

Но то, что я покинул, — не вернётся.

Та ярость мыслей, блеск их остроты,

Та святость дружб, и нежность, и веселье.

Тот каждый день в плену тупой беды,

Как бы в чаду свинцового похмелья.

…Там стыдно жить — пусть Бог меня, простит.

Там ложь как топь, и в топь ведёт дорога.

Но там толкает к откровенью стыд,

И стыд приводит к постиженью Бога.

Там невозможно вызволить страну

От мутных чар, от мёртвого кумира,

Но жизнь стоит всё время на кону,

И внятна связь судеб — своей и мира.

Я в этом жил и возвращенья жду, —

Хоть дни мои глотает жизнь иная.

Хоть всё равно я многих не найду,

Когда вернусь… И многих — не узнаю.

Пусть будет так… Устал я жить, стыдясь,

Не смог так жить… И вот — ушёл оттуда.

И не ушёл… Всё тех же судеб связь

Меня томит… И я другим — не буду.

Всё та же ярость, тот же стыд во мне,

Всё то же слово с губ сейчас сорвётся.

И можно жить… И быть в чужой стране

Самим собой… И это — отзовётся.

И там, и — здесь…

   Не лень, не просто грусть,

А вера в то, что всё не так уж страшно.

Что я — вернусь…

Хоть, если я вернусь,

Я буду стар. И будет всё не важно…

1974

«Никакой истерики…»

Никакой истерики.

Всё идёт как надо.

Вот живу в Америке,

Навестил Канаду.

Обсуждаю бодро я

Все свои идеи.

Кока-колу вёдрами

Пью — и не беднею…

…Это лучше, нежели

Каждый шаг — как веха…

Но — как будто не жил я

На земле полвека.

Сентябрь 1974

«Ах ты, жизнь моя — морок и месиво…»

Ах ты, жизнь моя — морок и месиво.

След кровавый — круги по воде.

Как мы жили! Как прыгали весело

Карасями на сковороде.

Из огня — в небеса ледовитые…

Нас прожгло. А иных — и сожгло.

Дураки, кто теперь нам завидует,

Что при нас посторонним тепло.

1975

Аэропорт «Логан»

Взойду я на борт самолёта,

Вокруг засинеет вода.

И вдруг я почувствую: что-то

Не хочется мне никуда.

Взлечу, чтоб в Европе проснуться.

Мечталось, а вот она вся.

Но мне и оттуда вернуться

В Москву — как отсюда, нельзя.

А надо б!.. На самую малость!

На месяц!.. На день!.. На полдня!..

Там жизнь моя где-то осталась —

Всё ищет себя без меня.

Всё ищет, а страсти всё круче,

Сбиваются в сгусток сплошной.

В безводные плотные тучи —

Заслон между нею и мной.

И вот я стою у заслона.

Нет хода — и ладно, смирюсь.

Под власть КГБ безусловно

И сам я попасть не стремлюсь.

И — всем бы такие заботы!

Ну разве всё это беда?

Свобода… Огни самолёта…

На взлёте синеет вода…

Здесь всё, что мечталось, так просто,

Доступно… Лишь разницы нет:

Чикаго… Лос-Анджелес… Бостон…

Париж… Копенгаген… Тот свет…

Бостон, 1976

«Бог за измену отнял душу…»

Бог за измену отнял душу.

Глаза покрылись мутным льдом.

В живых осталась только туша,

И вот — нависла над листом.

Торчит всей тяжестью огромной,

Свою понять пытаясь тьму.

И что-то помнит… Что-то помнит…

А что — не вспомнит… Ни к чему.

1977

Эмигрантское

Не назад же! —

   Пусть тут глупость непреклонна.

Пусть как рвотное