На скосе века - [33]

То ль, как прежде, веря в свет…

До сих пор мы так друг друга

Всё везём. И смотрим вслед.

Может, правда, с ношей крестной,

Веря в святость наших сил,

Эту землю Царь Небесный,

Исходив, благословил.

Но тогда, ревнуя к Славе,

За усмешкой скрыв оскал,

Тем путём на тройке дьявол

По следам Его скакал.

1970

Последний язычник (Письмо из VI века в XX)

Гордость,

   мысль,

      красота —

         все об этом давно отгрустили.

Все креститься привыкли,

всем истина стала ясна…

Я последний язычник

среди христиан Византии.

Я один не привык…

Свою чашу я выпью до дна.

Я для вас ретроград —

то ль душитель рабов и народа,

То ли в шкуры одетый

дикарь с придунайских равнин…

Чушь!

Рабов не душил я —

от них защищал я свободу.

И не с ними —

со мной

гордость Рима и мудрость Афин.

Но подчищены книги…

И вряд ли уже вам удастся

Уяснить, как мы гибли,

притворства и лжи не терпя,

Чем гордились отцы,

как стыдились, что есть ещё рабство.

Как мой прадед сенатор

скрывал христиан у себя…

А они пожалеют меня?

Подтолкнут ещё малость:

Что жалеть,

если смерть —

не конец, а начало судьбы.

Власть всеобщей любви

напрочь вывела всякую жалость,

А рабы нынче — все.

Только власти достигли рабы.

В рабстве — равенство их:

все — рабы, и никто не в обиде.

Всем

подчищенных истин

доступна равно

простота

Миром правит Любовь, —

и живут для Любви —

ненавидя.

Коль Христос есть Любовь,

каждый час распиная

Христа.

Нет, отнюдь не из тех я,

кто гнал их к арене и плахе,

Кто ревел на трибунах,

у низменной страсти в плену.

Все такие давно

поступили в попы и монахи.

И меня же с амвонов

поносят за эту вину.

Но в ответ я молчу.

Всё равно мы над бездной повисли.

Всё равно мне конец,

всё равно я пощады не жду.

Хоть, последний язычник,

смущаюсь я гордою мыслью,

Что я ближе монахов

к их вечной любви и Христу.

Только я — не они, —

сам себя не предам никогда я,

И пускай я погибну,

но я не завидую им:

То, что вижу я, — вижу.

И то, что я знаю, — я знаю.

Я последний язычник.

Такой, как Афины и Рим.

Вижу ночь пред собой.

А для всех — ещё раннее утро.

Но века — это миг.

Я провижу дороги судьбы:

Всё они превзойдут.

Всё в них будет: и жалость, и мудрость…

Но тогда,

как меня,

их потопчут другие рабы.

За чужие грехи

и чужое отсутствие меры,

Всё опять низводя до себя,

дух свободы кляня:

Против старой Любви,

ради новой немыслимой Веры,

Ради нового рабства…

Тогда вы поймёте меня.

Как хотелось мне жить,

хоть о жизни давно отгрустили,

Как я смысла искал,

как я верил в людей до поры…

Я последний язычник

среди христиан Византии.

Я отнюдь не последний,

   кто видит,

      как гибнут миры.

1970

«К себе, к себе — каким я был и стал…»

К себе, к себе — каким я был и стал.

К себе — пускай поблёк я, пусть устал.

Сквозь вызванную болью злость к толпе,

Сквозь даже представленье о себе.

К себе, к себе — чтоб знать, чего хочу.

С чего молчу и отчего кричу.

Чтоб с правдой слиться смысла своего.

Чтоб устыдиться — если есть чего.

К себе, к себе, чтоб слушать шум листвы.

К себе — чтоб вновь в душе воскресли вы:

Всё — тот, кто свят, и чья судьба — грешить.

К себе — чтоб знать, как всем непросто жить.

К себе, к себе — чтоб к вам живым прийти,

Чтоб никого потом не подвести.

Чтоб где-то на изломе бытия

Не оказалось вдруг, что я — не я.

1970

«Люди могут дышать…»

Люди могут дышать

Даже в рабстве… Что злиться?

Я хочу не мешать —

Не могу примириться.

Их покорство — гнетёт.

Задыхаюсь порою.

Но другой пусть зовёт

Их к подъёму и к бою.

Мне в провалах судьбы

Одинаково жутко

От покорства толпы

И гордыни рассудка.

Ах, рассудок!.. Напасть!

В нём — при точном расчёте —

Есть капризная власть

Возгордившейся плоти, —

Той, что, спятив от прав,

В эти мутные годы,

Цепи Духа поправ,

Прорвалась на свободу,

Ничего не любя,

Вдохновенна до дрожи,

Что там Дух! — И себя

Растоптать она может.

И ничем не сыта,

Одурев от похабства,

Как вакханка кнута,

Жаждет власти иль рабства.

Вразуми нас, Господь!

Мы — в ловушке природы.

Не стеснить эту плоть,

Не стесняя свободы.

А свобода — одна.

И не делится вроде.

А свобода — нужна! —

Чтобы Дух был свободен.

Без него ж — ничего

Не достичь… В каждом гнёте

Тех же сил торжество,

Власть взбесившейся плоти.

Выбор — веку под стать.

Никуда тут не скрыться:

Драться — зло насаждать.

Сдаться — в зле раствориться.

Просто выбора нет.

Словно жаждешь в пустыне.

Словно Дух — это бред

Воспалённой гордыни.

Лучше просто дышать,

Понимать и не злиться.

Я хочу — не мешать.

Я — не в силах мириться.

1971

Злоба дня

Нам выпал трудный век —

   ни складу в нём, ни ладу.

Его огни слепят —

   не видно ничего.

Мы ненавидим тех,

   кого жалеть бы надо,

Но кто вовек жалеть

   не стал бы никого.

И всё-таки как знать —

   наш суд не слишком скор ли?

Мы злы, а так легко

   от злости согрешить.

Мы ненавидим тех,

   чьи пальцы жмут нам горло,

Хоть знаем: им теперь

   иначе не прожить.

Да, их унять — нельзя,

   их убеждать — напрасно.

Но в нашу правду стыд

   незнамо как проник.

Мы ненавидим тех,

   кто стал рабом соблазна,

Забыв, что тот соблазн

   пришёл не через них.

Он через нас пришёл,

   наш дух в силки попался.

Такая в сердце сушь,

   что как нам жить сейчас?

Мы ненавидим тех,

   чьи жмут нам горло пальцы…

А ненависть в ответ

   без пальцев душит нас.

Гагра, октябрь 1971

В защиту прогресса (Западным левым и московским «славянофилам»)

Когда запрягут в колесницу