На распутье - [25]

Пали скоблил дно кастрюли, зубцы вилки издавали неприятный скрежет, царапая железо.

— У меня нет никаких причин не хотеть, — проговорил я наконец. И меня охватило неизъяснимо радостное чувство, как тогда, когда я забил свой первый гол… Я посмотрел на Пали, он бросил кусок хлеба в кастрюлю и старательно принялся вычищать ее… Да, мы мужчины. Мы вмешиваемся в мировые дела. Мы действуем. Мы…

Какие только громкие слова не пришли мне в голову, но перечислять их не стоит, понадобилось бы слишком много времени…

— Ну вот и хорошо, — сказал Пали, слезая со стола. — Мы еще потолкует об этом. — И он не спеша направился к водопроводному крану ополоснуть кастрюлю.

3

Пали взяли прямо с завода, через неделю после нашей беседы.

Я работал на кране в соседнем цехе и сам не видел, как это произошло, мне потом рассказали. В тот день только об этом и говорили.

В цех вошли два типа, следом за ними семенил военный комендант завода; направились прямо к Пали, предложили ему сложить инструменты. Один из них грубо прикрикнул, мол, поживее, руки мыть запретил и, явно претендуя на остроумие, добавил:

— Все равно всю грязь не отмоешь!

Они попытались было набросить петлю на запястья Пали, но он, резко рванув руками, сбросил ее, быстро собрал инструменты, сложил в ящик, даже висячий замок защелкнул, ключ спрятал в карман, затем обтер тряпкой тиски, вытер руки и спросил:

— Куда идти?

Ключ у него отобрали, но руки уже не пытались связывать. Оба типа стали по бокам и повели Пали между станками. У ворот ждала полицейская машина. Один детектив уехал в машине вместо с арестованным, а второй вернулся и начал возиться с замком на ящике Пали. С трудом открыл его, затем осторожно, словно имея дело с хрупким инструментом, поднял ящик, поставил его на стол и с такой же осторожностью принялся вынимать из него плоскогубцы, напильники, кусачки, молоток, словно опасаясь, как бы что-нибудь не взорвалось.

За всем этим наблюдал уже я сам, стоя в дверях.

Когда ящик опустел, он перевернул его и стал обстукивать со всех сторон. Не обнаружив ни тайника, ни двойного дна, детектив присел на корточки и заглянул под стол. Затем, желая получше разглядеть все, он опустился на одно колено и чуть ли не припал лицом к полу.

Никто в цехе, разумеется, не работал. Люди стояли поодаль полукругом и наблюдали, сначала молча, но потом то с одного, то с другого конца посыпались насмешки. Детектив пыхтел, краснел, но продолжал вынюхивать. Я уверен, он не пожалел бы десяти пенгё, лишь бы назло нам найти какую-нибудь улику.

Вскоре пришел мастер и, громко ругаясь, разогнал рабочих по местам, а мне велел убираться в свой цех и захлопнул за мной железную дверь.

Я понимал, что означает арест Пали. Это уже не игра. Бедняга предчувствовал беду, нет-нет да и скажет — конечно, всегда в шутку, как бы балагуря: вот увидишь, придут в один прекрасный день, возьмут меня за ухо, как в школе учительница математики, когда собиралась дать пощечину, и уведут в каталажку. Там-то я отосплюсь, весь день буду отдыхать. Из его уст слышал я и о пытках. Что бы они ни делали, из него не вырвут ни одного слова, не раз говорил он тем, кто приходил к нему в кабину у лодочной станции. В таких случаях товарищи обычно уговаривали его выкинуть из головы эти мрачные мысли, мол, дело до этого не дойдет, все как-нибудь обойдется. Пали повторял, что нужно готовить себя к самому худшему. Это необходимо, как закалка спортсмену, если он хочет выйти победителем в состязании. Иначе получит травму. И начинал перечислять способы истязаний, сопровождая это характерными звуками ударов, пощечин, пинков. Все ругали его, мол, страх нагоняешь; только Аранка молчала.

— Необходимо все предусмотреть, — говорил Пали. — Тогда не застанут врасплох. Какой бы вид пытки ни применили, я буду думать про себя: «Ага, это я уже знаю». И тогда человека не сломить.

«Бедняга Пали, — думал я. — Вот и началось для тебя состязание. Дай бог, чтобы все было так, как ты заранее предусмотрел, чтобы пошла на пользу твоя система тренировки и…»

Вдруг меня резанула мысль: а что, если она даст осечку и у него под пытками все выведают? Если он сознается, скажет, что действительно встречался там-то и там-то, с тем-то и с тем-то…

Я не на шутку встревожился, когда узнал, что в тот же день точно таким же путем арестовали и Аранку. Мне сообщил об этом парень в очках, с длинной, как у индюка, шеей, по которой вверх и вниз двигался здоровенный кадык.

«Теперь моя очередь», — цепенея от страха, думал я. Если в цех входил посторонний, у меня начинали дрожать руки, кран в таких случаях шарахался из стороны в сторону, внизу поднимался крик, а я сваливал вину на ток, мол, где-то замыкает.

Прошли две недели, полные тревог и волнений. А потом нежданно-негаданно на завод пришел Пали.

Когда я услышал, не поверил своим ушам. Моментально соскочил с крана и бросился было в механический, но бригадир остановил меня и заорал:

— Куда бежишь как угорелый? Хочешь посмотреть на того коммуниста? Он не Иисус Христос, чтобы на него глаза пялить, как на чудо господне.

Мне волей-неволей пришлось вернуться на кран и не удалось улизнуть до самого обеда. Когда я прибежал к нему, Пали, повернувшись лицом к стене, стоял у рабочего стола и что-то ел из бумажного кулька. Не знаю, следил ли кто за мной, — я никого не замечал вокруг, уж очень спешил к нему. Хоть я по натуре и не сентиментальный, во мне тогда такое происходило, что, пожалуй, не удержался бы и обнял его.