На распутье - [22]

— Вот вам, пожалуйста, и это называется друзья, — прикидывается обиженным Кёвари. — Всем дают, а мне шиш?

— Поделиться с вами? — спрашиваю я.

— О, что вы, товарищ директор, — протестует он. — Я просто так, пошутил.

— А я тоже просто так, из вежливости предложил, все равно не дал бы…

Я чувствую себя чертовски хорошо. Почему? Может быть, обязан этим пиву? Компании? Главное — прочь мысли, дабы не дать им испортить настроение! Но официант все же всерьез намеревается нарушить идиллию, крутит карандашом, кладет на стол блокнот. Оба юноши шарят в карманах.

— Плачу за все, — развожу я руками поверх стола.

— Ух, черт возьми, — вырвалось у Кёвари, когда официант ушел. — А он правильно подсчитал? Что-то уж очень много!

— Половина вашей стипендии, — говорю я. — Сколько вы получаете от нас?

— Восемьсот.

— Плюс институт приплачивает. Верно?

— Да.

— А родители?

— У меня одна мать, она живет в провинции.

Мы направляемся к выходу.

— Вы из Пештэржебета? — продолжаю я расспрашивать.

— В общем, да. Но сейчас временно живу здесь, у дяди.

Те двое идут впереди, прижимаясь друг к другу в темноте.

— Спешите куда-нибудь? — Я пытливо смотрю на Кёвари. — А то, может, разопьем… — показываю на закупоренные бутылки. — Я ночую здесь, в кабине, и…

Жду его согласия. Содрогаюсь при одной мысли, что останусь один.

— Видите ли, дело в том… — лепечет он и умолкает.

— В чем же? Сегодня вы поститесь, а? Впрочем, если хотите, я могу встать на официальную ногу: вы сейчас отчитаетесь перед своим директором. Скажите, когда вы были у меня в последний раз? Если не ошибаюсь, в прошлом году в конце учебного года показывали зачетную книжку, и все. Как раз пора побеседовать с вами. Или хотите, чтоб я вызвал вас к себе на завод?

Я вижу, он забеспокоился, нервничает, чем-то смущен.

— Ну, не тяните, говорите прямо, в чем дело, — подбадриваю я его. — А вообще-то, если хотите, можете идти домой.

— Видите ли, товарищ директор, — произносит он скороговоркой. — Они хотят переночевать у меня. Дядя уехал в провинцию, оставил мне ключ, у нас две комнаты…

— Понятно, — смеюсь я. — Словом, вы содержатель гостиницы. И думаете, они крайне нуждаются в вашем присутствии? Ну, бегите за ними, отдайте им ключ и живее возвращайтесь обратно.

Я замедляю шаг. Юноша вскоре догоняет меня.

— Порядок?

— Полный.

— Они обрадовались, не правда ли? Сказали, что своим счастьем обязаны мне? Ну, тащите бутылки.

— У, какие теплые.

— Давайте охладим!

Мы подходим к мосткам. Здесь в ту памятную ночь я «принял крещение».

Прохожу вперед по гулким доскам, вода недвижима, словно застыла, пахнет мазутом, огни не переливаются на ее поверхности. Сажусь, сбрасываю ботинки, спускаю ноги вниз и погружаю в воду две бутылки.

— Помогайте, — говорю я. — К тому времени, как спина устанет, пиво охладится.

Он садится рядом со мной и делает то же самое.

— Если бы у нас была веревка… — неуверенно говорит он.

— Если бы. Зачем же мечтать о том, чего нет? Раздобыть надо, вот и все. Если не можете, лучше молчите, чем говорить «если бы». Пиво и так охладится.

От нервного напряжения не осталось и следа, более того, я чувствую какую-то приподнятость и бодрость; такое состояние бывает, когда, проснувшись после глубокого и продолжительного сна, выпьешь крепкого кофе.

— Платен. Вам знакомо это имя?

— Платон?

— Нет, Платен. Автор книги по физиотерапии. Досталась мне в наследство от отца. При нервных расстройствах он рекомендует делать прогулки на рассвете, по росистой траве, босиком.

Мой спутник смеется.

— Этот Платон, наверно, был пастухом?

— Платен. И отличным физиотерапевтом.

— Жил по меньшей мере тысячу лет назад?

— Всего пятьдесят.

— Допотопные представления. Где найдешь теперь росистый луг? Кругом асфальт. Да роса и не нужна. Ее вполне заменяет холодная вода. Периферическое кровообращение…

— Оставьте в покое теорию. Ну а если человек не ограничивается омовением ног, обливает водой и голову, как Иоанн Креститель голову Христа?

— Тогда она запаршивеет. Иоанн тоже не стал бы крестить Христа водой из Малого Дуная, а если бы и стал, то только по злобе.

— Вы всегда так трезво рассуждаете?

— Это же общеизвестные истины.

— Как полагаете, пиво уже охладилось?

— Кажется, да.

Мы направляемся к домикам.

Из открытых окон доносится храп, сопение, шепот. Кёвари иногда даже приостанавливается.

— Не подслушивайте, идемте, — говорю я.

На террасе мы ставим на стол бутылки. Я зажигаю свет. Юноша осматривается. Под потолком на оконной раме замечает вырезанные слова. Поднимается на цыпочках, вытягивает шею, пытаясь разобрать.

— «Так как боялась, что не хватит сил…» — громко читает он. — Что это значит?

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

1

Наша с Аранкой тайна началась с того, что однажды она попросила меня встретить ее у фабрики. Она работала на камвольно-ткацкой фабрике ткачихой. Я воспринял это свидание как вознаграждение за мое восторженное, иногда безмолвное, а подчас сопровождавшееся довольно бурным словоизвержением ухаживание. О легком успехе мне нечего было и думать: Аранке было двадцать пять, а мне не исполнилось и двадцати. Она во всех отношениях была опытнее меня, и многому я мог бы поучиться у нее. Это особенно интриговало и волновало меня. О, если бы сбылось то, о чем я иногда мечтал и на что втайне надеялся…