На распутье - [22]
— Вот вам, пожалуйста, и это называется друзья, — прикидывается обиженным Кёвари. — Всем дают, а мне шиш?
— Поделиться с вами? — спрашиваю я.
— О, что вы, товарищ директор, — протестует он. — Я просто так, пошутил.
— А я тоже просто так, из вежливости предложил, все равно не дал бы…
Я чувствую себя чертовски хорошо. Почему? Может быть, обязан этим пиву? Компании? Главное — прочь мысли, дабы не дать им испортить настроение! Но официант все же всерьез намеревается нарушить идиллию, крутит карандашом, кладет на стол блокнот. Оба юноши шарят в карманах.
— Плачу за все, — развожу я руками поверх стола.
— Ух, черт возьми, — вырвалось у Кёвари, когда официант ушел. — А он правильно подсчитал? Что-то уж очень много!
— Половина вашей стипендии, — говорю я. — Сколько вы получаете от нас?
— Восемьсот.
— Плюс институт приплачивает. Верно?
— Да.
— А родители?
— У меня одна мать, она живет в провинции.
Мы направляемся к выходу.
— Вы из Пештэржебета? — продолжаю я расспрашивать.
— В общем, да. Но сейчас временно живу здесь, у дяди.
Те двое идут впереди, прижимаясь друг к другу в темноте.
— Спешите куда-нибудь? — Я пытливо смотрю на Кёвари. — А то, может, разопьем… — показываю на закупоренные бутылки. — Я ночую здесь, в кабине, и…
Жду его согласия. Содрогаюсь при одной мысли, что останусь один.
— Видите ли, дело в том… — лепечет он и умолкает.
— В чем же? Сегодня вы поститесь, а? Впрочем, если хотите, я могу встать на официальную ногу: вы сейчас отчитаетесь перед своим директором. Скажите, когда вы были у меня в последний раз? Если не ошибаюсь, в прошлом году в конце учебного года показывали зачетную книжку, и все. Как раз пора побеседовать с вами. Или хотите, чтоб я вызвал вас к себе на завод?
Я вижу, он забеспокоился, нервничает, чем-то смущен.
— Ну, не тяните, говорите прямо, в чем дело, — подбадриваю я его. — А вообще-то, если хотите, можете идти домой.
— Видите ли, товарищ директор, — произносит он скороговоркой. — Они хотят переночевать у меня. Дядя уехал в провинцию, оставил мне ключ, у нас две комнаты…
— Понятно, — смеюсь я. — Словом, вы содержатель гостиницы. И думаете, они крайне нуждаются в вашем присутствии? Ну, бегите за ними, отдайте им ключ и живее возвращайтесь обратно.
Я замедляю шаг. Юноша вскоре догоняет меня.
— Порядок?
— Полный.
— Они обрадовались, не правда ли? Сказали, что своим счастьем обязаны мне? Ну, тащите бутылки.
— У, какие теплые.
— Давайте охладим!
Мы подходим к мосткам. Здесь в ту памятную ночь я «принял крещение».
Прохожу вперед по гулким доскам, вода недвижима, словно застыла, пахнет мазутом, огни не переливаются на ее поверхности. Сажусь, сбрасываю ботинки, спускаю ноги вниз и погружаю в воду две бутылки.
— Помогайте, — говорю я. — К тому времени, как спина устанет, пиво охладится.
Он садится рядом со мной и делает то же самое.
— Если бы у нас была веревка… — неуверенно говорит он.
— Если бы. Зачем же мечтать о том, чего нет? Раздобыть надо, вот и все. Если не можете, лучше молчите, чем говорить «если бы». Пиво и так охладится.
От нервного напряжения не осталось и следа, более того, я чувствую какую-то приподнятость и бодрость; такое состояние бывает, когда, проснувшись после глубокого и продолжительного сна, выпьешь крепкого кофе.
— Платен. Вам знакомо это имя?
— Платон?
— Нет, Платен. Автор книги по физиотерапии. Досталась мне в наследство от отца. При нервных расстройствах он рекомендует делать прогулки на рассвете, по росистой траве, босиком.
Мой спутник смеется.
— Этот Платон, наверно, был пастухом?
— Платен. И отличным физиотерапевтом.
— Жил по меньшей мере тысячу лет назад?
— Всего пятьдесят.
— Допотопные представления. Где найдешь теперь росистый луг? Кругом асфальт. Да роса и не нужна. Ее вполне заменяет холодная вода. Периферическое кровообращение…
— Оставьте в покое теорию. Ну а если человек не ограничивается омовением ног, обливает водой и голову, как Иоанн Креститель голову Христа?
— Тогда она запаршивеет. Иоанн тоже не стал бы крестить Христа водой из Малого Дуная, а если бы и стал, то только по злобе.
— Вы всегда так трезво рассуждаете?
— Это же общеизвестные истины.
— Как полагаете, пиво уже охладилось?
— Кажется, да.
Мы направляемся к домикам.
Из открытых окон доносится храп, сопение, шепот. Кёвари иногда даже приостанавливается.
— Не подслушивайте, идемте, — говорю я.
На террасе мы ставим на стол бутылки. Я зажигаю свет. Юноша осматривается. Под потолком на оконной раме замечает вырезанные слова. Поднимается на цыпочках, вытягивает шею, пытаясь разобрать.
— «Так как боялась, что не хватит сил…» — громко читает он. — Что это значит?
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Наша с Аранкой тайна началась с того, что однажды она попросила меня встретить ее у фабрики. Она работала на камвольно-ткацкой фабрике ткачихой. Я воспринял это свидание как вознаграждение за мое восторженное, иногда безмолвное, а подчас сопровождавшееся довольно бурным словоизвержением ухаживание. О легком успехе мне нечего было и думать: Аранке было двадцать пять, а мне не исполнилось и двадцати. Она во всех отношениях была опытнее меня, и многому я мог бы поучиться у нее. Это особенно интриговало и волновало меня. О, если бы сбылось то, о чем я иногда мечтал и на что втайне надеялся…
Какова природа удовольствия? Стоит ли поддаваться страсти? Грешно ли наслаждаться пороком, и что есть добро, если все захватывающие и увлекательные вещи проходят по разряду зла? В исповеди «О моем падении» (1939) Марсель Жуандо размышлял о любви, которую общество считает предосудительной. Тогда он называл себя «грешником», но вскоре его взгляд на то, что приносит наслаждение, изменился. «Для меня зачастую нет разницы между людьми и деревьями. Нежнее, чем к фруктам, свисающим с ветвей, я отношусь лишь к тем, что раскачиваются над моим Желанием».
ТРЯПИЧНАЯ КУКЛА Какое человеческое чувство сильнее всех? Конечно же любовь. Любовь вопреки, любовь несмотря ни на что, любовь ради торжества красоты жизни. Неужели Барбара наконец обретёт мир и большую любовь? Ответ - на страницах этого короткого романа Паскуале Ферро, где реальность смешивается с фантазией. МАЧЕДОНИЯ И ВАЛЕНТИНА. МУЖЕСТВО ЖЕНЩИН Женщины всегда были важной частью истории. Женщины-героини: политики, святые, воительницы... Но, может быть, наиболее важная борьба женщины - борьба за её право любить и жить по зову сердца.
«Песчаный берег за Торресалинасом с многочисленными лодками, вытащенными на сушу, служил местом сборища для всего хуторского люда. Растянувшиеся на животе ребятишки играли в карты под тенью судов. Старики покуривали глиняные трубки привезенные из Алжира, и разговаривали о рыбной ловле или о чудных путешествиях, предпринимавшихся в прежние времена в Гибралтар или на берег Африки прежде, чем дьяволу взбрело в голову изобрести то, что называется табачною таможнею…
Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.
Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.
Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.