На распутье - [21]

Шрифт
Интервал

Мне становится невыносимо, я даже вздрагиваю. Но что бы там ни было…

Гизи сотрясают судорожные рыдания.

Хрустальная пепельница искрится, преломляя свет лампы, бьет мне в глаза, по мозгам, нервам. Я хватаю ее и с силой швыряю в стену.

С грохотом захлопываю за собой дверь. Он слышен во всем доме.

7

Я бегу очертя голову, погружаясь в теплый мрак ночи… Шлагбаум на Шорокшарском шоссе… новые дома… ощущаю мазутный запах воды. Смутно передо мной встает образ тетушки Йолан… дощатый забор… ворота… сворачиваю к лодочной станции. На берегу в небольшом ресторанчике играет музыка, несколько пар танцуют.

Чудесный субботний вечер.

Выхожу на дорожку в скверике, музыка долго провожает меня, добираюсь до кабины. Низенький барьер вокруг терраски, на дверях крохотная задвижка, маленький замок, когда-то я все выкрасил в красный цвет, а по фасаду посадил вьюнки. Воздух в домике спертый, распахиваю окно, дверь тоже настежь, разбираю постель, выношу на терраску плетеный камышовый стул и сажусь. Меня обдувает теплый ветерок… С каким наслаждением выпил бы я сейчас кружку пива!

В ресторане официант отказывается обслужить прямо так, стоя, просит сесть за столик. Предлагаю ему получить с меня и за столик, и за музыку, и даже чаевые, но только побыстрее дать мне бутылку пива. Он приносит. Ворчит, но я так и не пойму, чем он недоволен, подает счет, я расплачиваюсь и собираюсь уходить…

Ко мне подходит молодой человек.

— Добрый вечер, товарищ директор!

— Здравствуйте.

У него русые волосы, овальное лицо, большие карие глаза, спокойный взгляд — это особенно бросается мне в глаза, — среднего роста, широкоплечий. «Очевидно, спортсмен», — думаю я.

— Не изволили узнать?

— Изволил или не изволил, но узнал, — говорю я и прячу мелочь в карман. — Вы каким спортом занимаетесь?

— Собственно говоря, греблей, — очень вежливо отвечает он, — но в соревнованиях пока не участвую. Я стипендиат, учусь в институте…

— А-а-а…

У нас три стипендиата, лет пять назад завод послал их в институт, сначала наметили одного, потом выявилось два, и в конце концов послали троих.

— Погодите-ка, — поднимаю я руку, — не перебивайте… сейчас вспомню вашу фамилию.

Он ждет.

— Название какой-то краски, на одну из первых букв алфавита…

— Кёвари, — тактично подсказывает он.

Мы оба смеемся.

— Что вы здесь делаете так поздно? — строго спрашиваю я. — Транжирите стипендию? — Голос выдает, что строгость моя напускная.

— Я здесь с двумя однокурсниками. — И он кивает в сторону стола, за которым сидят юноша в очках и девушка и смотрят в нашу сторону. — Зашли побеседовать…

— Ну что ж, беседуйте. Спокойной ночи.

— Не изволите ли подсесть к нам, товарищ директор?

— Если впредь не будете говорить «изволите».

Мы подходим, я представляюсь, они называют себя. Юноша бледнолицый, худой, девушка вроде него, настоящий синий чулок, но жеманится, правда, получается это у нее неуклюже. Подзываю официанта и прошу открыть бутылку.

— Вот видите, я все-таки последовал вашему совету и сел, — говорю я ему. — Вы удовлетворены?

— Скоро закрываем, — недовольно ворчит официант.

— Неужели? Тогда несите скорее… одну, две, три, четыре, короче говоря, восемь бутылок пива. Но все не открывайте. — Я обращаюсь к своему знакомому: — Так-так, значит, развлекаемся, товарищ Кёкеши?

— Кёвари…

— Извините. Стало быть, развлекаемся в ущерб учебе или сочетая то и другое? Впрочем, мне все равно. Я тоже развлекался, в том числе и в ущерб учебе, мотивируя это стремлением удовлетворить свои духовные запросы. И тем не менее это было необходимо и даже в некотором роде полезно. Психологи, возможно, смогли бы объяснить почему. Хотя, как мне думается, тут не требуется особых объяснений. А то, чего доброго, так объяснят, что испортят все. Человек нуждается не в объяснении необходимости отдыха, а в самом отдыхе. Вот только жаль, что не каждый человек может позволить себе это. Ну, вот хотя бы директор. Представьте себе: мое вам почтение и — нет его. Скрылся — и все тут, на день, или два, либо на неделю, а то и на целый год. — Мои компаньоны смеются. — Полагаете, слишком много? — Вижу, им нравится, и, довольный, думаю про себя: «Видите, я не такой уж сухарь, рутинер-директор. Могу найти общий язык с молодежью, хотя меня отделяет от института более чем десятилетие».

Официант приносит бутылки, открывает сразу четыре, пьем. Пиво приятно, освежает.

— А чего-нибудь перекусить? — спрашиваю я у официанта.

— На кухне уже делают уборку.

— Передайте, чтобы там все блестело.

Девушка роется в сумке, достает кусок хлеба в бумажной салфетке.

— Пожалуйста, бутерброд, — предлагает она мне.

— Ты просто гений, Лили! — восклицает Кёвари.

— Я для Лали берегла, — кротко признается девушка.

— Лили и Лали, — подтрунивает Кёвари. — Как в цирке. Достопочтенная публика, разрешите предложить вашему вниманию Лили и Лали, — он поднимается, — талантливых без пяти минут инженеров-механиков, которые готовятся продемонстрировать блестящий аттракцион из области ракетостроения, автоматизации и… — Обращаясь к юноше в очках, он спрашивает: — Скажи, чем ты еще увлекаешься?

— Бутербродами, — отвечает юноша, беря у девушки кусочек хлеба, который она извлекла из своей сумки.


Рекомендуем почитать
Шлимазл

История дантиста Бориса Элькина, вступившего по неосторожности на путь скитаний. Побег в эмиграцию в надежде оборачивается длинной чередой встреч с бывшими друзьями вдоволь насытившихся хлебом чужой земли. Ностальгия настигает его в Америке и больше уже никогда не расстается с ним. Извечная тоска по родине как еще одно из испытаний, которые предстоит вынести герою. Подобно ветхозаветному Иову, он не только жаждет быть услышанным Богом, но и предъявляет ему счет на страдания пережитые им самим и теми, кто ему близок.


Брошенная лодка

«Песчаный берег за Торресалинасом с многочисленными лодками, вытащенными на сушу, служил местом сборища для всего хуторского люда. Растянувшиеся на животе ребятишки играли в карты под тенью судов. Старики покуривали глиняные трубки привезенные из Алжира, и разговаривали о рыбной ловле или о чудных путешествиях, предпринимавшихся в прежние времена в Гибралтар или на берег Африки прежде, чем дьяволу взбрело в голову изобрести то, что называется табачною таможнею…


Я уйду с рассветом

Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.


С высоты птичьего полета

1941 год. Амстердам оккупирован нацистами. Профессор Йозеф Хельд понимает, что теперь его родной город во власти разрушительной, уничтожающей все на своем пути силы, которая не знает ни жалости, ни сострадания. И, казалось бы, Хельду ничего не остается, кроме как покорится новому режиму, переступив через себя. Сделать так, как поступает большинство, – молчаливо смириться со своей участью. Но столкнувшись с нацистским произволом, Хельд больше не может закрывать глаза. Один из его студентов, Майкл Блюм, вызвал интерес гестапо.


Три персонажа в поисках любви и бессмертия

Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с  риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.


И бывшие с ним

Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.