На распутье - [21]

Мне становится невыносимо, я даже вздрагиваю. Но что бы там ни было…

Гизи сотрясают судорожные рыдания.

Хрустальная пепельница искрится, преломляя свет лампы, бьет мне в глаза, по мозгам, нервам. Я хватаю ее и с силой швыряю в стену.

С грохотом захлопываю за собой дверь. Он слышен во всем доме.

7

Я бегу очертя голову, погружаясь в теплый мрак ночи… Шлагбаум на Шорокшарском шоссе… новые дома… ощущаю мазутный запах воды. Смутно передо мной встает образ тетушки Йолан… дощатый забор… ворота… сворачиваю к лодочной станции. На берегу в небольшом ресторанчике играет музыка, несколько пар танцуют.

Чудесный субботний вечер.

Выхожу на дорожку в скверике, музыка долго провожает меня, добираюсь до кабины. Низенький барьер вокруг терраски, на дверях крохотная задвижка, маленький замок, когда-то я все выкрасил в красный цвет, а по фасаду посадил вьюнки. Воздух в домике спертый, распахиваю окно, дверь тоже настежь, разбираю постель, выношу на терраску плетеный камышовый стул и сажусь. Меня обдувает теплый ветерок… С каким наслаждением выпил бы я сейчас кружку пива!

В ресторане официант отказывается обслужить прямо так, стоя, просит сесть за столик. Предлагаю ему получить с меня и за столик, и за музыку, и даже чаевые, но только побыстрее дать мне бутылку пива. Он приносит. Ворчит, но я так и не пойму, чем он недоволен, подает счет, я расплачиваюсь и собираюсь уходить…

Ко мне подходит молодой человек.

— Добрый вечер, товарищ директор!

— Здравствуйте.

У него русые волосы, овальное лицо, большие карие глаза, спокойный взгляд — это особенно бросается мне в глаза, — среднего роста, широкоплечий. «Очевидно, спортсмен», — думаю я.

— Не изволили узнать?

— Изволил или не изволил, но узнал, — говорю я и прячу мелочь в карман. — Вы каким спортом занимаетесь?

— Собственно говоря, греблей, — очень вежливо отвечает он, — но в соревнованиях пока не участвую. Я стипендиат, учусь в институте…

— А-а-а…

У нас три стипендиата, лет пять назад завод послал их в институт, сначала наметили одного, потом выявилось два, и в конце концов послали троих.

— Погодите-ка, — поднимаю я руку, — не перебивайте… сейчас вспомню вашу фамилию.

Он ждет.

— Название какой-то краски, на одну из первых букв алфавита…

— Кёвари, — тактично подсказывает он.

Мы оба смеемся.

— Что вы здесь делаете так поздно? — строго спрашиваю я. — Транжирите стипендию? — Голос выдает, что строгость моя напускная.

— Я здесь с двумя однокурсниками. — И он кивает в сторону стола, за которым сидят юноша в очках и девушка и смотрят в нашу сторону. — Зашли побеседовать…

— Ну что ж, беседуйте. Спокойной ночи.

— Не изволите ли подсесть к нам, товарищ директор?

— Если впредь не будете говорить «изволите».

Мы подходим, я представляюсь, они называют себя. Юноша бледнолицый, худой, девушка вроде него, настоящий синий чулок, но жеманится, правда, получается это у нее неуклюже. Подзываю официанта и прошу открыть бутылку.

— Вот видите, я все-таки последовал вашему совету и сел, — говорю я ему. — Вы удовлетворены?

— Скоро закрываем, — недовольно ворчит официант.

— Неужели? Тогда несите скорее… одну, две, три, четыре, короче говоря, восемь бутылок пива. Но все не открывайте. — Я обращаюсь к своему знакомому: — Так-так, значит, развлекаемся, товарищ Кёкеши?

— Кёвари…

— Извините. Стало быть, развлекаемся в ущерб учебе или сочетая то и другое? Впрочем, мне все равно. Я тоже развлекался, в том числе и в ущерб учебе, мотивируя это стремлением удовлетворить свои духовные запросы. И тем не менее это было необходимо и даже в некотором роде полезно. Психологи, возможно, смогли бы объяснить почему. Хотя, как мне думается, тут не требуется особых объяснений. А то, чего доброго, так объяснят, что испортят все. Человек нуждается не в объяснении необходимости отдыха, а в самом отдыхе. Вот только жаль, что не каждый человек может позволить себе это. Ну, вот хотя бы директор. Представьте себе: мое вам почтение и — нет его. Скрылся — и все тут, на день, или два, либо на неделю, а то и на целый год. — Мои компаньоны смеются. — Полагаете, слишком много? — Вижу, им нравится, и, довольный, думаю про себя: «Видите, я не такой уж сухарь, рутинер-директор. Могу найти общий язык с молодежью, хотя меня отделяет от института более чем десятилетие».

Официант приносит бутылки, открывает сразу четыре, пьем. Пиво приятно, освежает.

— А чего-нибудь перекусить? — спрашиваю я у официанта.

— На кухне уже делают уборку.

— Передайте, чтобы там все блестело.

Девушка роется в сумке, достает кусок хлеба в бумажной салфетке.

— Пожалуйста, бутерброд, — предлагает она мне.

— Ты просто гений, Лили! — восклицает Кёвари.

— Я для Лали берегла, — кротко признается девушка.

— Лили и Лали, — подтрунивает Кёвари. — Как в цирке. Достопочтенная публика, разрешите предложить вашему вниманию Лили и Лали, — он поднимается, — талантливых без пяти минут инженеров-механиков, которые готовятся продемонстрировать блестящий аттракцион из области ракетостроения, автоматизации и… — Обращаясь к юноше в очках, он спрашивает: — Скажи, чем ты еще увлекаешься?

— Бутербродами, — отвечает юноша, беря у девушки кусочек хлеба, который она извлекла из своей сумки.