На пути к рассвету - [81]

Дед ничего не ответил, достал краюху хлеба, принёс со двора свежих сижков, ряпушки, а уж когда развёл огонь в камельке, сложенном из дикого камня, рассказал, что дочка его, живущая замужем в Паданах, говорила, будто схватили финны осенью каких-то людей и тогда же их постреляли, но были они не «рюсся», а карелы, принесли с собой газеты и раздавали их в Термонах.

— Сказывала, что старшая была у них женщина, — добавил дед. — В летах уже, больная. Так её убили в лесу, она живой не хотела сдаваться, стреляла в финнов.

Марийка побледнела, потупив глаза, проглотила комок, затараторила:

— Молодых не нашлось у большевиков, что ли?

— Были и молодые, тех, говорят, в Финляндию повезли на вечную каторгу. Да вы сами больше меня знаете, чего спрашиваете-то, — хмыкнул дед, хитровато прищурившись на Марийку.

Калинин и дед ели уху первыми, у них были ложки, Марийка с Кудряшовым доскребали чугунок. Поели и по нетерпеливому кивку Калинина тут же начали собираться, хотя всем так хотелось посидеть в тепле, подремать.

По дороге к шалашу обсуждали то, что сказал старый рыбак о подпольной группе Богдановой.

— Стоит ли верить этому хрычу? — усомнился Кудряшов.

— Разведчик всё должен собирать и умело отделять зерно от шелухи, — ответила ему резко Марийка.

— Уж больно ты себя заправской разведчицей считаешь в свои-то восемнадцать годков, — взъерошился Кудряшов.

— Считаю, а ты думал как. Дед молодец, хоть и царского закала. Он нам что сказал — люди на газеты набросились. Им правды нашей хочется, вестей из родной Москвы.

Калинин искоса поглядывал, как горячится Марийка, улыбался про себя, радовался, что пошёл снежок — укроет следы к дороге и к избушке.

Пришли к своей ёлке, полезли в шалашик, улеглись, и Калинин опечаленно заметил:

— Эх, сироты мы, был бы рядышком уважаемый Юрий Борисович Афанасьев со своей рацией, пусть бы отстучал в Беломорск версию рыбака. Плохая новость всё же лучше неизвестности.

На следующий день после скудного завтрака, замёрзшие, невыспавшиеся, они покинули лагерь и побрели лесом, просеками на юг с тем, чтобы завтра выйти к Топорной Горе. Шли весь день, плелись медленно: у Кудряшова совсем распухла нога. Ночевали снова под елью, засыпая на полчаса и просыпаясь от пронизывающего холода.

На второй день наткнулись на глухую дорогу, сориентировались по карте и поняли, что ведёт она в Топорную Гору, заспешили и вскоре уже, выбрав подходящее место на горушке, стали наблюдать за селом. Длинные избы припорошены снегом, огороды, луг — всё вокруг белым-бело, лишь озеро весело голубело под солнечными лучами, прорвавшимися сквозь мутные тяжёлые облака. Взглянув на солнышко, Марийка воскликнула:

— Ребята, а ведь сегодня 7 ноября. Сейчас в Москве идёт парад. С праздником, дорогие товарищи! Хорошо бы устроить салют, ну а если нельзя, то давайте заведём пир на весь мир в честь 25-й годовщины Великого нашего Октября. Что у нас ещё осталось?

Калинин развязал мешок, вынул банку тушёнки, достал остаток сухарей, поколебавшись, дал каждому по сухарю — больше обычной нормы, разломил на три части плитку шоколада.

В Топорной Горе, разделённой на два хутора, они насчитали четырнадцать домов, гарнизона не обнаружили. Жизнь в селе словно замерла, изредка появлялся кто-то на улице, даже собаки не лаяли. Вот проехал на санях старик в поле, очевидно, за сеном.

После полудня, пронаблюдав ещё пару часов, решили пройти с огорода в крайнюю избу, стоявшую у поворота дороги.

Сени были открыты, и они, постучав, зашли в дом. У печи хозяйничала пожилая женщина, у окна заспанный сгорбленный дед вязал сети, за столом, отвернувшись от икон, кормила грудью ребёнка молоденькая женщина, почти девочка.

Марийка и её товарищи поздоровались по-карельски. Мария сказала, что идут они издалека, намёрзлись, хотели бы обогреться.

— Разве вы не из гарнизона? — поинтересовался дед.

— Из какого? — осторожно спросила Марийка.

— Ну, из этого, ближнего, что мост на Кульмас-губе охраняет.

— Нет, мы из другого, — сказала Марийка. — А у вас в деревне разве солдат нет?

— Нету, слава богу, — вырвалось у хозяйки. — Приходят, правда, с этого самого гарнизона, что на большой дороге, молоко берут, рыбу покупают. Вы ежели что хотите купить, так в нашей избе выйдет вам разочарование — рыбы у нас нету, молоко коровка даст на Крещение после отела. Вон там, у Белкиных, напротив, есть, идите к ним. Идите, идите, а то дитя вас испугалось.

— Там финнов крепко уважают, — буркнул дед.

— Дедушка! Дорогой дедушка! Не финны мы. Советские мы, из Беломорска, — вырвалось у Марийки. — С праздником пришли вас поздравить! Не верите? Глядите, вот газеты, наши, советские! Специально такие маленькие, чтоб удобнее прятать, передавать из избы в избу, напечатаны для тех, кто под пятой у оккупантов страдает. Вот, читайте, «Ленинское знамя» 16 октября, наша карельская газета. Не забыли? Заявление Советского правительства об ответственности гитлеровских захватчиков и их сообщников за злодеяния, совершённые ими в оккупированных странах Европы. Знаете, как фашисты людей губят? Тысячами убивают, голодом морят в лагерях. В Петрозаводске шесть лагерей сделали, не слыхали? Вот, дальше — «От Советского Информбюро» — как бьётся наша Красная Армия, как твёрдо стоит Сталинград.