На пути к рассвету - [21]

В последний раз на смертный бой

Летит стальная эскадрилья.

Ты со своим штурманом, конечно, будешь. Ну и ладно, ну и пусть. Слушай, а может и вправду у вас любовь настоящая, ну, такая, как в книгах? Да чего там, парень он славный, это я так, дурачилась. Он-то ведь теперь совсем другой стал — добрый, заботливый. А сначала крылья распускал, словно кочет, думал, тут девки оторви да брось.

На танцах было шумно, дымно. Баянист играл неважно, пальцы то и дело спотыкались, но этого никто не замечал, и когда принесли патефон, все дружно запротестовали — пусть играет баян. Танцевали фокстрот «Рио-Риту», задорно толкая друг друга, потом танго «Утомлённое солнце», «Огонёк», подпевая: «И пока за туманами видеть мог паренёк, на окошке на девичьем всё горел огонёк…»

Марийка оказалась права — девушек пришло немного: столовские, с узла связи, с метеостанции, и поэтому кавалеры устремлялись к ним, как бабочки на цветок. Лётчики подшили белые подворотнички, крепко надраили мелом пуговицы, не пожалели ваксы на сапоги. Все были в фуражках, у каждого на боку тяжело колыхалась кобура пистолета. Рука Анны горела в Алёшиной руке, дыхание сбивалось, ей было приятно, что его рука нежно обнимает её, что его грудь находится рядом, и если она захочет, то может прикоснуться к ней вымытыми перед танцами пушистыми волосами и даже робко прислониться к ней.

Марийка, окружённая летчиками, всё время хохотала, обмахивалась платочком из парашютного шёлка, ей подарили большой кусок, хватило бы на пару портянок, и она успела сделать платочки себе и Анне, даже вышить ромашечку в уголке синими нитками, распустив крепкую стропу из старого парашюта. Маша не пропустила ни одного танца, сама радостно бросалась навстречу подходившему кавалеру, хотя Анна уловила, как она то и дело бросала быстрые взгляды в дальний угол зала, где стоял среди товарищей высокий, светлоглазый лейтенант со звездой Героя на новенькой гимнастёрке. Как только объявили дамский вальс, Маша понеслась к нему. Лётчик рассеянно посмотрел на невысокую девушку со взлохмаченной газетными папильотками головой, с задиристым напудренным носиком, с раскосыми глазами и, не сказав ни слова, пожал плечами.

Марийка, закусив нижнюю пухлую губу, резко повернулась и, тряхнув кудрями, пошла назад, но на полпути свернула к баянисту, подождала, пока тот закончит играть, стала шептаться с ним. И тот, путаясь в перламутровых пуговичках, заиграл цыганочку.

— С морским выходом! — крикнула Марийка, развела руками, лётчики расступились, и она, словно жаркий ветер, полетела по залу. Сделала один круг, второй. Анне вдруг подумалось, что её гибкая фигурка в беленькой кофточке, эти точёные изящные ножки только и созданы для удалой пляски. Марийка ударила каблуками раз, другой. Все вокруг стали бить в ладоши, помогать ей. Застучала дробь чечётки. Марийка, вскинув руки, подплыла к Герою, ребята, загораживавшие его, расступились, и они остались один на один. Краска пятнами залила её щеки, огромные голубые глаза смеялись. Все поняли, кого она вызывает, некоторые стали подзадоривать лётчика, подталкивать в круг. Лейтенант, побледнев, бычился, отмахивался, упирался. Тогда Марийка крикнула баянисту:

— Цыганочку ему не осилить, слишком большие обороты! Давай барыню!

Марийка, подбоченясь, стала против Героя, вызывающе глянула ему прямо в глаза, потом, снисходительно улыбнувшись, не торопясь вынула из-под манжета кофточки беленький платочек с ромашкой, плавно взмахнула им и медленно, важно поплыла по кругу. Она глянула на баяниста, засмеялась, сверкнув ровными, как чесночинки, зубами, пошла снова по кругу, вглядывалась в восторженные лица лётчиков, зная, что вот сейчас появится тот, с насмешливым взглядом. Баянист, сам поддавшись танцу, склонив голову к баяну, вёл мелодию на удивление чётко, убыстряя её с каждым кругом.

Анна не увидела, вышел ли сам Герой, или его вытолкнули силой, увидела только, как он неловко ударил об пол каблуками щегольских брезентовых сапожек, пошёл вокруг Маруси, плывшей царственной лебёдушкой, затем хлестнул пятернёй по голенищам, по рту и пустился вприсядку. Что тут началось! Зал застонал, загудел. Лихо писал коленца лейтенант, ничего не скажешь, и лишь под конец сплоховал, споткнулся и повалился кулем прямо к ногам Марийки, но мигом вышел из положения — став картинно на одно колено, выбросил высоко к Марийкиным неистовым глазам руки. Ане показалось, что сейчас от аплодисментов рухнет потолок столовой. Она гордо глянула на Алёшу, приблизила губы к его уху.

— Вот какие карельские девушки! Запоминайте!

Алёша, серьёзный и сосредоточенный, улыбался краешками губ. Встретив взгляд Анны, показал кивком головы на широкие окна, за которыми сгущался вечер. Они протолкались к выходу и пошли на своё любимое место к реке.

— Бывало, прихожу в госпиталь на дежурство, Маша тут как тут, — взяв Алёшу под руку, стала рассказывать Аня. — «Бери гитару! — кричит, — Дуся уже с балалайкой в палате. Идём нынче к тяжёлым, там двоим совсем худо». Тумбочки раздвинет с шуткой-прибауткой, подушку подобьёт, кивнёт нам, мы эту «цыганочку» и заводим. «С морским выходом! Кто со мной? Ходи, черноголовая!» Играю я не шибко, хоть и целый год в кружок ходила в Ленинграде, да, видать, бог не дал таланту. Чуть стало получаться, так наш кружок распался, руководителя нашего в армию взяли, на финскую войну.