На пороге трона - [195]

В кабинете больной императрицы царствовали полумрак и ещё более глубокая тишина, чем во всем дворце. Доктор Бургав велел приготовить себе комнату рядом с комнатой императрицы и почти весь день и большую часть ночи проводил у постели больной, ограничивая свой сон самым необходимым, наблюдая за каждым дыханием, за каждым биением пульса государыни, между тем как одна из камеристок находилась постоянно наготове, чтобы выполнить все предписания врача. Императрица лежала в постели если и не вытянувшись, как в первый день болезни, то всё-таки почти без движения и, по-видимому, даже без сознания; её дыхание было тяжело и прерывисто; время от времени у неё вырывались бессвязные слова, которые должны были соответствовать её беспокойным мыслям, но оставались непонятными для окружающих; её руки судорожно двигались. Доктор Бургав старательно вливал ей в рот свои медикаменты и необходимую жидкую пищу, чтобы поддержать её силы, но до сих пор, несмотря на все усилия и старания, ему не удалось вызвать какую-нибудь перемену в состоянии больной, и он начал уже терять всякую надежду, так как предполагал, что организм не может выдержать такое длительное состояние наружной летаргии, в то время как сама императрица горела в непрерывном жару. Время от времени в комнате государыни появлялся граф Алексей Григорьевич Разумовский и вопросительно смотрел на доктора; тот серьёзно и печально качал головой; иной раз Разумовский подходил к постели, склонялся над ней и любовно называл императрицу по имени; но и это ничего не вызывало в Елизавете Петровне, кроме лёгкого содрогания, и она продолжала оставаться в прежней неподвижности.

В один из таких печальных, тихих и однообразных вечеров, когда доктор Бургав сидел, по обыкновению, у постели государыни, держа её руку в своей и не отрывая от её лица взора, в кабинете бокового флигеля собрались фельдмаршал Алексей Разумовский, его брат Кирилл, граф Иван Иванович Шувалов и его оба двоюродных брата — Пётр, и Александр. Лица всех были серьёзны и озабоченны.

   — Друзья мои, — начал граф Алексей Григорьевич Разумовский, — каждую минуту может пробить наш час; доктор полагает, что приближается кризис, и не скрыл от меня своего опасения, что при истощённых силах императрицы исход этого кризиса может быть очень плачевным. Я думаю, что, если смерть призовёт к себе нашу повелительницу, осыпавшую нас своими милостями, мы могли бы скрыть это обстоятельство в течение нескольких дней; но долго это не могло бы удаться нам, потому что с её кончиной трудно было бы заставить всех камеристок хранить тайну и даже самого доктора, а употребить против них силу немыслимо. Таким образом мы должны быть каждую минуту готовы действовать, если не хотим отдаться со всем нашим положением, влиянием, состоянием и даже свободой в руки великого князя, ненавидящего нас и являющегося игрушкой в руках окружающих его, которые ненавидят нас ещё больше. Если вы хотите этого, то нам не остаётся больше ничего, как спокойно дожидаться смерти государыни и затем пасть к ногам нового императора.

   — Никогда! — воскликнул граф Кирилл Разумовский.

   — Никогда! — отозвались трое остальных.

   — Тогда, — продолжал граф Алексей Разумовский, — мы должны действовать быстро и решительно, так как из верных источников мне известно от преданных мне офицеров, что Апраксин спешно вызван сюда со всей армией; а раз его победоносные войска будут к услугам наших врагов, наше положение станет нелёгким и даже опасным, так как народ несомненно примкнёт к войскам.

   — Невозможно! — воскликнул фельдцейхмейстер Шувалов. — Апраксин возвращается сюда, без повеления? Он в виду неприятеля бросает своё место? Это же — измена!

   — Без повеления? — спросил граф Алексей Разумовский. — Разве вы знаете, что у него нет повеления? Быть может, повеление в момент, когда государыня навек закрывает глаза, требует от него безусловного повиновения и не только оправдывает Апраксина, но делает его достойным высшей награды?

   — Возможно ли это? — сказал граф Пётр Шувалов. — Неужели великий князь мог поступать так энергично, мог всё предвидеть?

   — Не забудьте, — возразил граф Разумовский, — что им руководят его честолюбивая супруга и хитрый Бестужев; впрочем, раз мы раздумываем о том, как нам ограничить его власть, почему ему не принять мер к её защите?

   — Ограничить его власть? — воскликнул граф Иван Иванович Шувалов. — Это принесло бы нам очень мало пользы, потому что из этого ничего не вышло бы, кроме постоянной борьбы, в которой в конце концов нам суждено будет пасть. Нам нечего останавливаться на полдороге: великий князь, который ненавидит нас и является орудием в руках наших врагов, никогда не должен стать императором.

   — Как же это возможно? — спросил граф Алексей Разумовский, взглянув своим открытым взором на обер-камергера. — Он — законный наследник... Никогда я не дам своего согласия на убийство, никогда я не замараю своих рук преступлениями; они и без того без числа пятнают историю нашей страны!.. Единственное, о чём я думал, о чём я хочу думать, — это то, что в момент смерти императрицы мы овладеем великим князем и заставим его образовать регентство, куда войдут наши друзья, и возвратить сенату старые права контроля над правительством. Раз будет так, мы удержим власть в своих руках, употребим её на благо России, и наши враги не будут в состоянии вредить нам.