На пороге трона - [196]

   — Я повторяю, — настаивал граф Иван Иванович Шувалов, — что это было бы полумерой. От императрицы Анны Иоанновны также потребовали подобной грамоты, но как скоро разорвала она её! Всем честолюбивым интригам были бы тогда открыты все пути и мы не спали бы ни одной ночи спокойно. Нет, нет, я стою на том, что великому князю не следует быть императором! Впрочем, — продолжал он, отвечая на мрачно-вопросительный взгляд графа Алексея Разумовского, — я не помышляю тут ни о каком преступлении. Но существует более простое и, по-моему, если действовать стремительно, более верное средство, которое мы можем употребить ещё при жизни императрицы и раньше, чем вернётся назад Апраксин со своей армией и тем даст страшное оружие в руки нашим противникам. Народ ненавидит Петра Фёдоровича из-за его голштинских солдат, голштинского мундира и безрассудного поклонения прусскому королю; его ненавидит духовенство, так как великий князь не скрывает, что в душе он — лютеранин... Ничего не может быть легче, как объявить его неспособным к управлению государством, а его сына, малолетнего великого князя Павла, призвать к престолонаследию. Если бы тот граф Сен-Жермен не ускользнул из наших рук, мы вынудили бы у него показание, компрометирующее великого князя; тогда дело сладилось бы легче, а главное, мы оправдали бы себя и перед императрицей, если бы ей было суждено остаться в живых. Однако мы можем обойтись и без этого проходимца, только войска были бы на нашей стороне. Если Пётр Фёдорович будет арестован, а великий князь Павел провозглашён наследником престола, то ни один голос из народа не подымется против нас; за несовершеннолетнего ребёнка мы возьмём ответственность на себя и до отдалённого срока его совершеннолетия удержим государственную власть в своих руках.

   — Хотя граф Сен-Жермен скрылся, — заметил граф Александр Шувалов, — и, несмотря на самые усердные розыски, на которых я поставил всех моих искуснейших агентов, мне до сих пор ещё не удалось открыть ни малейшего его следа, однако мы легко можем дополнить показания против великого князя, которых не успели добиться от него, поскольку они послужат нашим целям. Поручик Лобанов, так неосторожно позволивший этому авантюристу усыпить себя наркотическим средством и этим давший ему возможность бежать, сидит под строгим караулом, и во время допроса я так напугал его, поверг в такой ужас, что он ожидает себе смертной казни или, самое лучшее, ссылки в Сибирь. Ради спасения своей жизни и свободы он непременно даст показание, что граф Сен-Жермен, опутавший его своим колдовством, сознался ему в тюрьме, что он дал императрице смертоносное питьё, соблазнённый обещаниями великого князя-наследника; для войск и народа такого объяснения будет вполне достаточно.

   — Нет, нет, — воскликнул граф Алексей Разумовский, — я не даю на это своего согласия! Я намерен защищать свою жизнь, своё достояние, свою власть. Я не желаю отдавать в руки великого князя неограниченное управление Русским государством, так как убеждён, что он погубит отечество, но я не стану взводить на него ложное обвинение; я хочу сражаться честным оружием, а не отравленными стрелами! Пусть он будет объявлен неспособным носить корону, хотя мне было бы больше по душе ограничить его власть, но дальше этого я не пойду; никогда не обвиню я великого князя в покушении на убийство своей тётки-императрицы, потому что действительно не считаю его способным на такое преступление.

Граф Александр Шувалов молча смотрел перед собою. Кирилл Разумовский поддержал своего брата; граф Пётр Шувалов также кивнул головой в знак согласия, после чего Иван Иванович Шувалов сказал:

   — Итак, если мы условились насчёт того, что должно быть, то теперь весьма важно удостовериться, есть ли у нас средство наверняка осуществить свой план, иными словами, повинуются ли нам войска и на нашей ли они стороне.

   — Всё это время, — ответил граф Алексей Разумовский, — я действовал в этом смысле через своих доверенных и полагаю, что могу поручиться за полки Измайловский и Преображенский, равно как за конно-гренадёр и лейб-кампанцев императрицы; все они ненавидят и боятся великого князя, опасаясь, что с его воцарением иноземным голштинским войскам будет оказано преимущество перед ними; они жадно ухватятся за эту возможность не допустить Петра Фёдоровича до управления государством, и ещё тем охотнее, что в его сыне они видят отпрыск рода Петра Великого, восходящий на русский престол.

   — Я ручаюсь за казаков, — воскликнул Кирилл Разумовский, — они последуют за мною, не спрашивая, зачем и куда я их веду.

   — А я отвечаю за артиллерию, — сказал граф Пётр Шувалов, — все офицеры, безусловно, преданы мне лично и держат в строгом повиновении своих солдат.

   — А я, — заявил граф Александр Шувалов, — отвечаю за духовенство. Оно сделает всё, чтобы вместо ненавистного ему тайного лютеранина возвести на престол малолетнего Павла Петровича, относительно которого оно уверено, что под нашим руководством и надзором он будет воспитан послушным сыном и сильным защитником Православной Церкви.

   — Ну, хорошо! — сказал граф Алексей Разумовский. — Значит, мы договорились. Так как исполнение нашего плана кажется обеспеченным, то мы должны не мешкая приступить к делу, потому что каждый день промедления приближает сюда армию Апраксина. Теперешнее состояние императрицы, если оно продлится, и без того делает необходимым регентство, которое без нашего вмешательства достанется великому князю; итак, если мы примемся действовать безотлагательно, то будем обеспечены на всякий случай. В три дня, считая с сегодняшнего, наш план должен быть выполнен. Я беру на себя арест великого князя; мой брат Кирилл с помощью казаков отрежет все пути к Петербургу до тех пор, пока всё будет окончательно исполнено и новый порядок вещей установлен. Вы, граф Александр Иванович, — прибавил он, обращаясь к начальнику тайной канцелярии, — предупредите митрополита...