На пороге трона - [174]

   — Да, да, — продолжал глухим голосом Пассек, — я сказал это государыне императрице и одному из лучших офицеров моего полка передал её приказ немедленно же выселить обитателей охотничьего домика и проводить их до границ Голштинии. Этот приказ будет выполнен, они уедут, будут с позором изгнаны... О, моя бедная Мария! Зачем не раскрылась земля, чтобы поглотить меня в своих недрах?

   — Благодарите Небо, великого князя и меня, бывших орудием в Его руках, за то, что этот приговор не приведён в исполнение. Тот офицер не отважился увезти во время болезни императрицы по приказу, подписанному лишь графом Разумовским, людей, находящихся под покровительством великого князя. Они находятся ещё в охотничьем домике, но уедут сегодня; великий князь отошлёт их на родину свободными людьми. Ещё есть время исправить то, что вы испортили в пылу дикого огорчения. Сегодня вечером отплывает судно, увозящее Марию. Вы можете ещё попросить прощения у Марии; правда, старик ради собственной безопасности должен ехать, но гнев государыни не распространится на его дочь; вестнику победы под Норкиттеном она не откажет в просьбе, с которой он обратится к ней ради собственного счастья.

   — Боже мой, Боже! — воскликнул майор, точно ослеплённый, держа руку пред глазами. — Разве возможно такое счастье?

   — Идите и завоюйте себе счастье, — произнесла Екатерина Алексеевна, — и, если это вам удастся, не забывайте никогда о том, что сделала великая княгиня ради того, чтобы доказать вам невинность любимой вами девушки. Не забывайте никогда, какую тайну она доверила вам, как дворянину с душой рыцаря.

   — Клянусь, — подымая руку, воскликнул Пассек, — клянусь, что пока бьётся в груди сердце, я никогда не забуду об этом; то, что вы сделали для меня сейчас, делает меня вашим рабом навеки. Перед вами лежит широкая будущность, блестящая, но, быть может, и полная опасностей. Если когда-либо, — продолжал он ещё торжественнее, — на вас надвинется опасность, позовите меня, ваше императорское высочество, и я буду готов отдать за вас жизнь.

Екатерина Алексеевна подала ему руку с сердечной и полной царственного величия радостью.

   — Я принимаю ваше обещание, — сказала она, — возможно, что наступит время, когда мне понадобятся такие друзья, как вы; с такими друзьями я преодолею опасности, а также, — прибавила она, крепко пожимая его руку, — блеск и почести, которые, быть может, принесёт мне судьба, окружат и моих друзей... А теперь идите!.. Идите и призовите снова улыбку на лицо вашей возлюбленной, глаза которой пролили столько слёз.

Пассек склонился над рукой великой княгини, пламенно поцеловал её и быстрыми шагами бросился из комнаты.

Тотчас после его ухода в кабинете появился великий князь. Он зашёл за супругой, чтобы показаться вместе с ней двору. Екатерина Алексеевна с удивлением, а вместе с тем и с радостной улыбкой заметила, что вместо голштинской формы на нём был мундир русского кирасирского его имени полка, а вместо ордена святой Анны на груди у него находилась голубая лента св. Андрея Первозванного. Она поздравила его с этой переменой, как нельзя более подходящей положению момента.

   — Я учусь у своей умной супруги, — сказал Пётр Фёдорович, галантно целуя руку Екатерины Алексеевны. — Русские не любят формы моих добрых, храбрых голштинцев, но для того, чтобы стать русским императором, можно на время и забыть, что носишь сан голштинского герцога.

   — Мы должны сделать больше, — произнесла Екатерина Алексеевна, кладя руку на его руку, — мы должны сделать вид, что забыли, что российская корона находится так близко от наших голов. Не забудьте о том, что у нас есть враги, что всё может ещё перемениться, что наши друзья во всяком случае ещё не располагают армией Апраксина.

   — Вы правы, вы снова правы, — воскликнул Пётр Фёдорович наполовину удивлённо, наполовину печально.

Затем он повёл супругу в большой приёмный зал.

При их входе все головы низко склонились и все тихо зашептались между собой; двор удивлялся величественности вида Екатерины Алексеевны, несмотря на простоту её костюма; не осталась незамеченной и перемена мундира великого князя; все сочли её признаком того, что августейшие супруги были уже осведомлены о предстоящих событиях. Но на этот раз уже великий князь в выражениях, почти совпадавших со вчерашними словами его супруги, выразил гостям благодарность за их участие, а затем самым недвусмысленным образом приказал им ехать назад и молиться за здоровье государыни.

Этому приказанию все хоть и медленно, но повиновались, и скоро вся дорога к Петербургу вновь покрылась экипажами; на этот раз гонки уже не было, и экипажи доставили своих седоков в город ещё более озабоченными и неспокойными за завтрашний день.

XLI

Пробравшись сквозь толпу присутствующих, Пассек поспешно устремился к выходу и вскочил на лошадь. Он мчался во весь опор по знакомой ему дороге мимо зверинца к дому лесничего. Бросив поводья коня на одну из тычин палисадника, он с бьющимся сердцем поднялся по ступеням веранды, ощущая в груди не то радостную надежду, не то беспокойный страх, словно преступник, который должен предстать перед своим судьёй. Но ведь его судьёй была та девушка, в глазах которой он так часто читал искреннюю любовь и преданность! В то время как его взоры блуждали по знакомым местам, где, как в рамке, была заключена картина истории его любви, надежда в его сердце брала верх над страхом и он видел пред собой образ Марии, видел, как она сидела здесь, возле него, со счастливой улыбкой, радостно болтая и смотря на него детски доверчивыми глазами; он отчётливо вспоминал, как при прощании она подняла на него полные любви взоры своих лучистых глаз, и из его души, легко восприимчивой к каждому страстному ощущению, исчезло всякое сомнение в том, что через несколько мгновений любимая девушка с теми же глазами и с той же улыбкой падёт в его объятия.